— Я читал о вас в газетах, ребята, — сказал я. — Так что, вы все же решили остановиться на комедии положений?

Все, сидевшие за столом, рассмеялись и немного расслабились.

Робертс и Розенман познакомились осенью 1966-го на поле для гольфа, а год спустя поселились на Манхэттене в одной квартире. Чем они собираются заняться в жизни, ни тот, ни другое представления не имел, однако Робертс располагал свободными средствами, которые он мог вложить в любое сулящее прибыль дело. К 1968-му они надумали сделать на телевидении комедийный сериал о двух людях, у которых, как выразился Розенман, «денег больше, чем мозгов». Главные герои его каждую неделю затевали новое дело, запутывали его донельзя, однако в последнюю минуту ухитрялись как-нибудь да спасись от результатов собственной некомпетентности. Я вполне мог отождествить себя с любой из таких комедий, а то и сыграть в ней главную роль.

В поисках сюжетов для сериала они поместили в «Wall Street Journal» и «New York Times» не совсем обычное объявление: «Молодые люди с неограниченным капиталом ищут интересные, законные возможности вложения средств и деловые предложения». И получили тысячи писем, одно из которых содержало идею производства разлагаемых микроорганизмами мячей для гольфа.

— По-видимому, у этого сериала имелись некие корни, уходившие в наши биографии, — говорил Розенман. — Мы и сами словно бы обратились в его персонажей.

Среди тех, кто прислал Робертсу и Розенману письма, были и Арти Корнфелд с Майком Лангом. Корнфелд, в ту пору двадцатипятилетний, был вице-президентом компании «Capitol Recodrs», — он получил этот пост в двадцать один год, став самым молодым за всю историю «Capitol» вице-президентом. Корнфелд славился тем, что курил у себя в кабинете марихуану и написал три десятка поп-песен, в том числе «Dead Mans’s Curve» для группы Джана и Дина и «The Pied Piper» для Криспиана Сент-Питерса — эта песня стала в 1964-м хитом номер один. Будучи важной шишкой в мире грамзаписи, Корнфелд поддерживал связи с большинством известных рок-групп.

Майк Ланг еще подростком сбежал из Бруклина и открыл во Флориде магазин для любителей травки. Впоследствии он стал продюсером одного из самых крупных из когда-либо осуществленных рок-концертов — двухдневного представления, получившего известность как «Поп-фестиваль в Майями» и собравшего сорок тысяч зрителей. Не ограничиваясь антрепренерством, Ланг руководил также рок-группой «Train», для которой ему хотелось получить контракт на запись диска. В качестве руководителя компании грамзаписи, которому он надумал показать свою группу, Ланг выбрал Корнфелда.

Занятно, но с Корнфелдом, которого он лично не знал, Майк использовал тот же прием, что и со мной. Корнфелд, подобно нам с Майком, вырос в Бенсонхерсте и, когда Майк попросил его о встрече, секретарша Корнфелда сказала боссу, что Ланг родом «из его мест». Они встретились и мгновенно поладили. Мало кто мог устоять против ангельского обаяния Майка Ланга: и спустя недолгое время он уже поселился в нью-йоркской квартире Корнфелда и его жены.

Идея, с которой Ланг и Корнфелд обратились к Робертсу и Розенману, состояла в том, чтобы провести в городке Вудсток, штат Нью-Йорк, огромный рок-концерт, своего рода культурную феерию. Вудсток они выбрали потому, что в те края переселились, будучи приверженцами движения «назад к земле», многие известные музыканты — в том числе Боб Дилан, Джими Хендрикс, «The Band», Дженис Джоплин и Ван Моррисон. Ланг и Корнфелд хотели создать оборудованную по последнему слову техники студию, в которой могли бы записываться эти и другие жившие на Вудстоке и его окрестностях музыканты.

Они встретились с Робертсом и Розенманом, утверждавшими впоследствии, что мысль о концерте принадлежала именно им, а не Лангу с Корнфелдом. Ланг и Корнфелд задумали создать студию грамзаписи, работу которой поддерживали бы деньги благотворителей. А идея концерта принадлежала Робертсу и Розенману, и они взялись за ее осуществление. Правда это или нет, но четверка объединила свои силы и учредила компанию «Вудсток Венчерз Инк».

Ланг хотел назвать фестиваль «Выставкой эры Водолея», однако, в конечном счете, он был назван по имени компании. Присутствие в его названии слова «Вудстокский» породило существующие и по сей день заблуждения относительно истинного места проведения концерта.

Дорога, на которую вступили эти ребята, оказалась ухабистой. Городские власти Уоллкилла отказали им в поддержке, как только сообразили, во что могут обратить их маленькое поселение пятьдесят тысяч зрителей. А кроме того, отцам города не понравился рекламный лозунг, «Три дня мира и музыки» —,они боялись, что он привлечет выступавших против войны демонстрантов. Вудстокская четверка решила, что все потеряно. Наверняка ведь и другие окрестные городки и деревни не пожелают предоставить им место для проведения концерта — по тем же самым причинам. Вот тут-то на сцене и появился я, вызвавшийся приютить фестиваль.

И вот теперь передо мной сидели трое из четверых мушкетеров. Насколько я понимаю, Робертс и Розенман хотели познакомиться со мной, дабы убедиться, что их колоссальный десантный отряд ожидает на месте высадки достаточно радушная встреча. И пока что атмосфера представлялась им благоприятной.

Мама принесла нам миски с чолентом и исполнила обычный ее номер под названием «Еврейская мамочка», объяснив, что ни одна еврейка не успокоится, пока не накормит всех и каждого. Гости рассмеялись и рассыпались в таких похвалах ее разумности, что мне захотелось заткнуть им рты кляпами. Затем они принялись за мамино блюдо. «Ух ты, отличная вегетарианская штука!» — сказал один из помощников Ланга. Меня так и подмывало объяснить им, что именно они едят, но я сдержался. В любом случае, они наверняка выяснят это сами, и очень скоро.

— Элли, а что хотел бы извлечь из всего этого ты? — спросил Майк.

— Очень правильно поставленный вопрос, Майк, — ответил я. — Я хотел бы извлечь из всего этого себя. Если вы снимете мои комнаты, я смогу заплатить по счетам, а после навсегда удалиться отсюда в неизвестном направлении.

— И все? — улыбнувшись, спросил он. — Только это? Ты не собираешься вытряхнуть из нас большие бабки?

Я не нашелся с ответом и потому промолчал.

— У тебя есть комнаты, а нам нужны комнаты, — продолжал он. — Сколько ты берешь за них? И сколько их у тебя? Сколько людей ты сможешь разместить?

— Если вы используете каждый квадратный дюйм, — а как вы уже понимаете, далеко не все они находятся в комнатах, заслуживающих такого названия, — мы сможем принять от двухсот пятидесяти до трехсот человек. А если людей будет больше, так в Уайт-Лейке полным-полно пустующих заведений. Собственно, весь округ Салливан — это пустующее заведение. Если, конечно, не считать больших отелей наподобие «Гроссинджерс» и «Конкорда».

— Ну так подсчитай, сколько ты возьмешь за все твои комнаты до конца сезона.

Я вытащил карандаш и бумагу и произвел быстрые подсчеты. Мы брали по восемь долларов в сутки за номер — в то время это была в Катскиллах стандартная цена дешевой комнаты. Я сложил то, что мы могли бы получить за бунгало, за комнаты, в том числе и разделенные душевыми занавесками. Затем умножил это на число дней, оставшихся до уик-энда, на который приходился День труда. Перед тем, как вручить листок Майку Лангу я вгляделся в получившуюся цифру и она показалась мне огромной — относительно говоря. В конце концов, мы же никогда не сдавали все наше жилье — даже на один-единственный день, а уж тем более на весь сезон. И даже близко не подходили к безумной американской концепции, которая носит название «прибыльность». Мы выбивались из сил, имея дело с поразительной, составлявшей один процент «загруженностью», — достаточно низкой, чтобы ежемесячно ставить нас перед угрозой лишения права на выкуп заложенной нами собственности, и не позволявшей хотя бы мечтать о семидесяти четырех-восьмидесяти процентах заселенности, коих ожидают от «Хилтона», «Мариотта» и иных процветающих отелей.