– А если и криминал, выпрыгнешь из самолёта без парашюта, чтобы сбежать от такого плохого меня?

Я, наверное, злюсь. Или проверяю Машу на прочность. Но она лишь отрицательно качает головой.

– А ты знал, что я в пять лет сообщила отцу, что выйду за тебя замуж? – вдруг спрашивает, а мне отчаянно не хватает кислорода. Я не боюсь полётов, высоты, но внезапная дрожь проходит по телу. – Он сказал, что я глупая. Потом говорил, что сумасшедшая. И, наверное, в этом он был прав.

Она говорит, зевая, а глаза сами собой закрываются. Я же сначала тянусь за коньяком, но потом поднимаюсь и, подойдя к Бабочке, поправляю плед. Чтобы ей было комфортнее. Опускаю кресло, подкладываю под голову подушку, а Маша, перед тем как провалиться в сон, хватает меня за руку и крепко сжимает. Будто бы тоже боится, что я исчезну, как признак прошлого.

Только не дождутся. Я, как оказалось, очень живучая тварь, которая ни в огне не тонет, ни в огне не горит.

Весь пятичасовой полёт Маша спит, свернувшись в кресле калачиком, а я смотрю новости, работаю, переводя деньги через левые счета, загребаю жар руками верного Арса и заинтересованного Савельева. Другие шестерёнки отлаженного мной механизма готовят почву для нашего приземления и решают важные насущные вопросы. И, вроде бы, всё работает, как часы, но расслабляться рано.

Арс отчитывается каждые полчаса о текущем положении дел, а Савельев усиленно решает возможные проблемы с будущими торгами. Имущество Нечаева вот-вот отправится с молотка, но для того, чтобы оно попало в нужные руки, а не усвистало мимо со скоростью света, нужны деньги и очень много. И люди, которым можно доверять в этом вопросе. С первым просто, второй пункт сложнее, но и это решается путём взяток, откатов и щедрых пожертвований.

Я мёртвый и через пару часов это станет официальной информацией. Прикормленная на всякий случай экспертиза даст именно то заключение, которое нужно мне. Что может быть проще, чем дать для многочисленных анализов нужный материал? Тем более, что опознавать там некого – обгоревшие изуродованные взрывом трупы самые молчаливые свидетели. Да, всегда могут найтись фанатики следственного процесса и крючкотворы, которые начнут рыть носом землю. Но когда зелёные бумажки хрустят у носа, не до производственной романтики.

В одном из срочных выпусков местечковых новостей раз за разом мелькает посеревшая харя Нечаева. Я же малодушно радуюсь, что Маша крепко спит и не видит отца. Как бы я не геройствовал, страх, что она снова может выбрать отца, не даёт покоя. Она добрая, милосердная, она может дрогнуть и пожалеть. Несмотря на то, что отец сделал с нашими жизнями.

Но волнует ещё один момент. Момент, на который я сначала не обратил внимания, но сейчас возвращаюсь к чтению очередного отчёта Арса, до рези в глазах всматриваясь в слова на экране ноута. Мысль зудит на подкорке, не даёт переключиться на что-то другое.

Экспертиза.

О ней мы знали с самого начала, это казалось нормальным. Естественно, её будут проводить, потому что всегда есть шанс, что в машине сидели не те. Мало ли, какие-то бомжи влезли в тачку погреться, да и сгорели к чёрту. Я просчитал все шаги наперёд, поднял все свои и Савельевские связи, отвалил кучу бабла на свои пышные похороны. Вот только почему Нечаев предоставил для анализов не свой биоматериал, а ДНК с каких-то бытовых предметов? Что-то не складывается, не срастается что-то.

Я пытаюсь сложить все детали в одну картину, сужу-ряжу и так и эдак, но не складывается. А что если…? Да ну, нах. Не может быть. Маша – его дочь, какие ещё могут быть варианты? Я видел её крошечной, едва родившейся в доме Нечаева. Нёс для неё игрушку, слышал шум застолья и торжественные речи.

Но мысль, засевшая в голове, покоя не даёт. Правда, приходится пока отбросить её, потому что есть дела важнее. Например, найти эту чёртову Женю.

И когда во входящих находится короткое письмо от адресата с плавающим айпишником, а в нём всего лишь адрес, я сжимаю в пальцах карандаш, ломая его на две части. Нашлась, мать её.

«Бар «Атлантида», г.Нижневалеевск. Пожарский переулок, семнадцать».

Час езды от столицы, почти рядом. Надо же, как всё удачно складывается. Вот и следующий акт Марлезонского балета, мать вашу.

Я открываю поисковик, ввожу данные клуба и понимаю, что «Атлантида» – богом забытый хламовник, в котором коротают вечера отбросы около столичного общества. Правда, хламовник с претензией на элитарность, но сути не меняет.

Зачем же ты, тварь, разболтала всё тогда Нечаеву? И какие дороги привели невзрачную девицу с двумя мышиными хвостиками в эту дыру вдали от дома? Загадка, которую мне страсть как хочется разгадать. И пока Маша ворочается, просыпаясь, а бортпроводник вот-вот объявит посадку в столичном аэропорту, я бронирую приватную кабинку в баре «Атлантида» на завтрашнюю ночь. Ты гляди, дыра, а какой сервис. И в графе «Специальные пожелания» делаю пометку, мол, несколько часов в обществе Евгении – именно то, за что я готов платить тройной тариф.

Минутная пауза и в ответ приходит подтверждение платежа и заверения администрации клуба, что любой мой каприз будет удовлетворён по высшему разряду.

Вот и славно. И да, хорошо, что они не знают, какими могут быть мои капризы.

Маша.

Клим стоит возле окна ко мне спиной, а я сжимаю в руках чашку кофе. Он уже давно остыл, а я не сделала ещё ни одного глотка. И не хочется.

За высокими окнами видно весь город, будто бы его положили на ладонь великана, а я, кажется, совсем разучилась дышать. Просто застыла в этом моменте, считая шрамы на широкой спине. Взгляд опускается ниже, скользит по продолговатой впадине, в которой горным массивом выступает цепочка позвонков. Шрамов, маленьких и больших, округлых и вытянутых, свитых в спирали и скрученных в жгуты десятки, а может, и больше. И в каждом виноват мой отец. И некогда лучшая подруга. И я.

Во всём, что случилось с нами, моей вины предостаточно. Сохрани я всё в тайне, не разболтай Жене, ничего бы не случилось. Знала ведь, что отец никогда не отпустит меня – костьми ляжет, но не даст уйти. Он всегда считал, что я обязана его слушать, быть покорной, а не вот это всё и побег в неизвестность с любимым. Правда, тогда я боялась скандала, того, что запрёт меня в доме, не даст улизнуть – не знала, наивная, на что на самом деле способен мой отец. Знала, что если он прознает о наших с Климом планах, они накроются медным тазом.

Но всё вышло иначе, и вместо сердца все эти годы во мне образовалась огромная чёрная дыра, в которую проваливались все чувства. Дыра, не дающая быть нормальной полноценной женщиной, и после смерти Лизы семь лет назад всё стало ещё хуже.

Предательства, ложь, потери – всего этого так много для одной меня. И пришлось бороться, пришлось научиться мимикрировать, потому что шрамы Клима – они на коже, прячутся под одеждой. Всё, что осталось мне: исполосованная душа и перемолотое в фарш сердце.