– Не понимаю! Говори громче! – попросил Ярослав, с трудом различая даже собственный голос.

Вместо ответа Лотар рассмеялся, а затем поднес руку к левому уху Ярослава и, словно фокусник – монету, вытащил оттуда гильзу. Ту, которую княжич не вынул по забывчивости сразу же после приказа о прекращении артиллерийского огня.

Ярослав чертыхнулся, хлопнул себя по лбу и вытащил гильзу из правого уха. Хорошо, что побратим заметил это раньше Фенрира. Вот вышел бы конфуз, явись княжич на доклад к форингу с гильзами в ушах! Никакие бы оправдания не помогли – гарантированно получил бы по шее перед братьями.

– И что, так лучше? – смеясь, поинтересовался Лотар и отшвырнул гильзу в снег. Громкий разговор побратимов больше походил на перебранку, однако все вокруг беседовали сейчас на повышенных тонах: и оглохшие дружинники Фенрира, и фьольменны ярла Маргада, которые были просто вынуждены кричать, обращаясь к датчанам.

– Не очень! – признался Ярослав. – Поздно догадался уши заткнуть! В следующий раз буду умнее!

– Как самочувствие? – снова спросил Лотар. Выглядел он бодрее Ярослава, которому никак не удавалось унять ходящие ходуном руки.

– А у тебя? – ответил вопросом на вопрос княжич, кивнув на перевязанное предплечье Торвальдсона.

– Ерунда! – признался тот, повращав кистью раненой руки. – Кость цела! Жаль, в Базель только вечером доберемся! Боюсь, для нас с тобой к тому времени там уже работы не останется. Говорят, под городом этой ночью тоже весело было!

– Да уж, веселье… – проговорил Ярослав, глянув на укрытые палатками двенадцать тел датчан, лежащих рядком неподалеку. Трупы врагов были сброшены со склона, дабы не препятствовать погрузке гаубиц.

– Но ты был сегодня молодец! – похвалил побратима Лотар. – Если честно, я не ожидал, что ты так запросто разделаешься с тем ватиканцем. Ну как, теперь почувствовал вкус настоящей жизни? Это тебе не штаны в университете протирать!..

«Смотри-ка, бывалый! – раздраженно подумал Ярослав. – Сам-то небось тоже только сегодня вкусил «прелести» жизни, а уже в наставники метит! Погоди, зазнайка, вот сядешь в лужу, посмотрим тогда, кто кого поучать будет!»

– Хочу еще раз с отцом поговорить, чтобы он разрешил нам с тобой собрать собственную дружину, – продолжал Торвальдсон. – Думаю, теперь, когда Горм проверил тебя и меня в деле, отец нам не откажет. Я буду форингом, ты – моим старшим хольдом. Если бросим клич, увидишь: через пару часов уже сотню добровольцев наберем. Старики, конечно, к нам не пойдут, но молодежь потянется, это точно…

«А ведь и впрямь потянется! – мысленно согласился княжич. – Молодежи в войске у Торвальда действительно пруд пруди. Времена непредсказуемые: Лотар уже завтра может унаследовать Корону Севера. Кто из наших ровесников посообразительнее, тот живо смекнет, что ему даст в будущем вовремя оказанная Торвальдсону поддержка. Главное, держать нос по ветру и не упустить момент. Что ж, побратим, дерзай, коли уверен…»

– Хорошая идея, – высказал Ярослав одобрение инициативе Лотара и показал ему большой палец. – Не вижу причины, по которой отец тебе отказал бы.

– Значит, ты со мной, брат? – просияв, осведомился Лотар.

– Конечно, с тобой! – подтвердил княжич. – Всю жизнь мечтал быть старшим хольдом…

Конечно же, на самом деле Ярослав мечтал совсем не об этом. Но раз уж осуществление прежних грез стояло сегодня под вопросом, пришлось выдумать себе новую и утешиться ею. Как утешались дружинники Вороньего Когтя здешними шлюхами в разлуке со своими женами, к которым многим из норманнов уже никогда не суждено было вернуться…

Все пути ведут в Рим.

Древняя примета

– Прямо как в прежние времена, не правда ли, милейшие? – заметил Конрад фон Циммер, стоя вместе со мной и Михаилом посреди заснеженного поля неподалеку от псковского участка святоевропейско-российской границы. Пребывая в нетерпеливом ожидании, мы глядели на приближающийся к нам с запада автомобиль – маленькую черную точку посреди бескрайней белой равнины. – Брат Эрик и брат Михаил сопровождают магистра Конрада на свершение богоугодных дел…

– Все именно так, ваша честь, кроме одного «но», – возразил Михаил, чей гнев к Конраду давно перегорел и теперь принял форму вялотекущей обиды. – Какими бы полномочиями ни наделил вас князь Сергей, я вам сегодня подчиняться не намерен, и не мечтайте! Мы – ваши сопровождающие, а не слуги.

– Да прекратите же, наконец, называть меня «ваша честь»! – третий раз за день потребовал коротышка-дипломат. – Неудобно, право слово, тем более перед посторонними! Неужели нельзя просто сказать: «Господин Конрад»!

И он кивнул на стоявший неподалеку внедорожник пограничников, что доставил нашу компанию на место встречи со связным. Старшина-водитель решил дождаться вместе с нами прибытия связного, дабы затем с чистой совестью доложить командованию, что передал наши драгоценные персоны с рук на руки, как и предписывалось.

– Клянусь моими обожженными усами, я скорее зарекусь браниться, чем избавлюсь от этой привычки, – огрызнулся Михаил. – Ишь, чего захотели: «господин»! Много чести будет вашей чести!

– Грубияном был, грубияном и остался, – тяжко вздохнув, посетовал Конрад, видимо, начиная жалеть, что настоял на участии в миссии этого человека.

– Как и в прежние времена, милейший! – развел руками Михал Михалыч. – Кстати, почему вы не замолвили князю словечко за Гюнтера? Уверен, в отличие от меня, наш крупногабаритный друг был бы в восторге от вашей авантюры.

При упоминании громилы-германца, живущего сегодня где-то под Москвой, Конрад скривил лицо и потер правую ягодицу. Там наверняка еще остался шрам от ножа, которым в пылу боя с Охотниками Гюнтер по ошибке угодил не во врага, а в мягкое место бедного магистра. Насколько я был в курсе, Фридрихович так и не добился от обидчика извинений. И вряд ли он имел шанс получить их в будущем – отношения у Гюнтера и фон Циммера не заладились задолго до этого неприятного инцидента. Если, конечно, определение «не заладились» применимо к тому, что Гюнтер не однажды порывался свернуть коротышке шею.

– При всем моем уважении к разлюбезнейшему Гюнтеру, не думаю, что сегодня мы нуждаемся в его услугах, – предельно тактично ответил Конрад. – К тому же согласитесь: глупо вести с собой на дипломатические переговоры человека, у которого на лице написано, что он – прирожденный убийца. Конунг Торвальд может истолковать это как знак неуважения.

– Всегда поражался вашему тонкому политическому чутью, – съязвил Михаил. – Но бог с ним, с Гюнтером. Лучше потрудитесь-ка объяснить: каким крючком вы намерены цеплять за жабры княжеского отпрыска?

– Всему свое время, милейший. Всему свое время… – уклонился от ответа коротышка. Михаил спрашивал Конрада об этом не впервые, но тот упорно не желал посвящать нас в свои планы. Мне тоже была не по нраву такая таинственность. Она вполне могла означать, что никаких планов у фон Циммера пока нет. И тогда возникал резонный вопрос: зачем вообще коротышка взялся за это заведомо проигрышное дело?