Первым, на что я обратил внимание, был смех Астрид. Мы как раз пересекали Босфор, и гид указывал на азиатский берег, когда я услышал, как она расхохоталась. Серж стоял ко мне спиной. Он обнимал за талию молодую стройную женщину, и они все трое смеялись. «Эй, Тонио, иди сюда! Познакомься с Сержем и Надей». Я подчинился и подошел пожать Сержу руку. Солнце светило мне в глаза, и я никак не мог разглядеть его лица. В его внешности не было ничего особенного. Ниже меня ростом, коренастый. Заурядное лицо. Вот только Астрид не сводила с него глаз. А он так же смотрел на нее. Он был с подружкой и пожирал глазами мою жену. В порыве ревности мне вдруг захотелось швырнуть его за борт.

По возвращении я вдруг обнаружил, что, куда бы мы ни шли, мы всюду натыкаемся на Сержа. Серж в хаммаме,[14]Серж играет в «чокнутую обезьяну» в бассейне, Серж сидит за соседним столиком во время ужина… Иногда Надя была с ним, иногда нет. «У них современные взгляды на жизнь», – объяснила мне Астрид. Я не понял, что это значит, но происходящее мне не нравилось.

На аква-аэробике Серж, естественно, стоял рядом с моей женой и даже разминал ей затылок и плечи во время сеанса взаимного расслабляющего массажа, знаменовавшего конец занятия. Но я ничего не мог поделать. Да и как от него избавишься? И я понял, что, к моему глубокому сожалению, придется ждать конца отпуска, когда все вернется на круги своя. Я и представить не мог, что их связь начнется после возвращения во Францию. Для меня Серж олицетворял самую большую неприятность, случившуюся во время отпуска, который в целом казался мне очень удачным. Как я мог быть настолько слеп?

У Астрид начались перепады настроения. Она часто чувствовала усталость, стала раздражительной и вспыльчивой. Мы почти не занимались любовью, она рано ложилась спать и, свернувшись калачиком на своей стороне кровати, поворачивалась ко мне спиной. Раз или два, встав среди ночи, когда дети спали, я заставал ее плачущей на кухне. В свое оправдание Астрид говорила, что у нее нет сил, что на работе куча проблем, но волноваться не надо, ничего страшного не случилось. И я ей верил.

Намного проще верить. И ни о чем не спрашивать. Не спрашивать ни ее, ни себя.

А ведь она плакала, потому что любила Сержа и не знала, как мне в этом признаться.

На следующее утро приезжает Валери, лучшая подруга Мелани, со своей четырехлетней дочкой Леа, крестницей Мелани, мужем Марком и Розой, их джек-расселом.[15]Пока Валери с мужем находится в палате Мелани, я вынужден присматривать за малышкой и собакой. Собака ужасная непоседа: прыгает так, словно в лапы ей вшили пружины, и без конца лает. Девочка не отстает от лохматой подружки, хотя внешне похожа на маленького ангелочка. Отчаянно пытаясь успокоить обеих, я решаю взять одну за руку, а вторую – за поводок и гулять с ними вокруг больницы, пока не выбьются из сил. Это очень развеселило Анжель, которая наблюдает за нами из окна первого этажа. Ее глаза пробегают по моей фигуре, и я чувствую, как в области паха разливается приятное тепло. Однако нелегко принимать соблазнительные позы, держа за руку орущего ребенка и сдерживая скачущего в кильватере пса… Роза вульгарно поднимает лапу и мочится на все, что можно, в том числе на переднее колесо «харлея» Анжель. Леа требует свою «мому» и никак не может понять, почему она должна оставаться со мной на полуденной августовской жаре в месте, где нечем играть и даже нет продавцов мороженого. Я же совершенно растерян. Я успел забыть, какими эти крохи бывают тиранами – несговорчивыми и шумными. Я уже жалею, что Леа – не упрямо молчащий подросток. К такому типу поведения я привык и знаю, что с этим делать. Почему всем так хочется иметь детей? Слезы и крики Леа и лай Розы всполошили медсестер, которые, свесившись из окон, смотрят на меня с жалостью и презрением.

Наконец Валери выходит из больницы и, к моему великому облегчению, забирает у меня эту дьявольскую парочку. Я жду, когда появится Марк. Он уводит Розу и Леа на прогулку, а мы с Валери усаживаемся в тени каштана. Жара еще сильнее, чем вчера. Солнечный свет слепит глаза, воздух раскаленный, сухой и пыльный. В такую погоду мечтаешь оказаться в закованном во льды фьорде… Валери отлично загорела. Она вернулась из Испании. Они с Мелани дружат много лет, со школы Сенте-Мари-де-л'Ассомпсьон, что на улице де Любек. Помнит ли Валери мою мать? Мне очень хочется задать ей этот вопрос, но я сдерживаюсь. Валери – скульптор, и довольно известный в своей области. Мне нравятся ее работы, хотя, на мой взгляд, они слишком «откровенно сексуальные» и в доме, где есть дети, их ставить нельзя. Но не надо забывать о том, что я вырос в Шестнадцатом округе, в буржуазной среде, и так и не вышел из «анальной стадии».[16]Я словно услышал голос насмехающейся надо мной Мел.

Валери потрясена. За несколько дней я привык видеть Мелани в этом состоянии, но нельзя забывать, что, когда я увидел ее впервые, это был шок. Я беру Валери за руку.

– Мелани выглядит такой хрупкой, – шепотом говорит она.

– Да, но ей намного лучше по сравнению с первым днем.

– Ты ничего от меня не скрываешь, правда? – резко спрашивает Валери.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, что она парализована или еще что-то страшное!

– Конечно же нет! Правда в том, что доктор и мне мало что говорит. Я не знаю, сколько еще Мел останется здесь, не знаю, когда она снова начнет ходить.

Валери чешет затылок.

– Мы видели доктора в палате у Мел. Она симпатичная, эта доктор, ты не находишь?

– Да, это правда.

Она оборачивается ко мне.

– А ты, Тонио? Как ты себя чувствуешь после всего?

Я пожимаю плечами и пытаюсь улыбнуться.

– Я живу, словно в густом тумане.

– Это, должно быть, особенно жутко после такого приятного уик-энда. Я разговаривала с Мел в день ее рождения, и она была очень счастлива. Я все время спрашиваю себя, как такое могло случиться.

Валери снова на меня смотрит. Я не знаю, что ей ответить, и отворачиваюсь.

– Она свернула с дороги, вот и все, Валери. Это случилось, и все.

Она обнимает меня своей загорелой рукой.

– Знаешь что? Почему бы мне не остаться здесь? Ты вернешься в Париж с Марком, а я пока побуду с Мелани.

Я обдумываю ее предложение. Она между тем продолжает:

– Ты пока все равно ничего не можешь здесь сделать. Мелани нельзя двигаться. Тебе лучше вернуться домой. Я тебя заменю, а там посмотрим. У тебя работа, да и детям ты нужен. И ты сможешь приехать чуть позже вместе с отцом. Ну, что скажешь?

– Мне становится плохо при мысли, что я брошу ее здесь.