Я хочу предложить нечто радикальное: так как наша социальная система основывается на убежденности большинства в фундаментальной необходимости работы, резкое увеличение праздности, абсентеизм, лень и отрицание трудолюбия могут оказаться самым эффективным способом позитивных социальных и политических изменений. Перефразируя Бартлби, коллективное «мы бы предпочли отказаться»[56]нагонит больше страху на банкиров и генеральных директоров, чем любое организованное политическое движение. Разумеется, важно, чтобы люди могли позволить себе достойное жилье, еду, медицинскую помощь для себя и своих семей. Однако большая часть рабочих мест существует лишь для того, чтобы узкая группа людей могла богатеть, увеличивая свои относительные привилегии.

Большинство людей не имеют возможности осознанно выбирать вид и степень занятости, а поступив на работу, вынуждены подчиняться диктату индустрии тайм-менеджмента касательно того, как им применять свои навыки. Затем им внушают, что они должны быть счастливы уже потому, что у них вообще есть работа.

* * *

Гладкие формы очень редки в природе, но крайне важны при постройке башни из слоновой кости и на заводе.

Бенуа Мандельброт[57]

Недавно колумнист New York Times Росс Дузет написал эссе «Мир без труда» (A World Without Work). «Представьте, — предложил он, — как это часто делали утописты XIX века, что общество достигло такого уровня богатства, что все меньшему количеству людей требуется работать. В этом обществе праздность стала доступна всем, частичная занятость заменила рабочую неделю, а качество жизни продолжает расти, несмотря на то что все больше людей покидает рабочие места. Будь такая утопия возможна, следовало бы ожидать, что она начнется с высших слоев общества и постепенно распространится вниз по социальной лестнице»[58].

Во-первых, Дузет уверен, что такая утопия невозможна. Это яркий пример того, что Грэм Уэбб, социолог из университета Саймона Фрейзера, назвал крахом социального воображения. Недавно он опубликовал статью о том, как движение Occupy вернуло радикализм в массы: дискурс индивидуализма, рыночного фундаментализма и консюмеризма настолько овладел нашей культурой, что мы даже помыслить не можем о том, что общество может быть устроено иначе. В разобщенной и отчаянной борьбе за индивидуальное материальное благосостояние мы полагаем, «что общество, в котором мы живем сегодня, — единственно возможное общество, мы потеряли воображение»[59]. Уэбб указывает, что мы добровольно отказались от идеи утопии, утопическое мышление принижают и отвергают.

Во-вторых, Дузет предполагает, что сначала праздная нега окутает богатых. Вероятно, потому, что богачи — единственные, кто имеет возможность осмысленного выбора в этом вопросе. В своей щедрости, по представлениям Дузета, богатые станут работать меньше и распространят дар праздности «вниз по социальной лестнице». Дузет излагает свою теорию просачивания праздности сверху вниз безо всякой иронии. Он верит, что богатые обязательно дадут всем остальным, то есть нам, разрешение работать меньше. Показательно, что Дузет вроде как подразумевает: если бы только у богатых была возможность не работать (а они работают), они бы предпочли ею воспользоваться. Однако, настаивает Дузет, богатые работают больше бедных. Нина Истон, журналистка из журнала Fortune и пламенная защитница богачей, спросила в 2012 году: «А если бы я сказала вам, что существует группа страстных трудоголиков, которые… вкладывают в работу свои таланты и навыки, благодаря чему отлично зарабатывают в условиях всемирной экономики?»[60]По мнению Дузета, будь утопия возможна, эти «страстные трудоголики» вкалывали бы все меньше и со временем позволили бы подчиненным — нам — тоже работать меньше. Ведь, как вы знаете, богатые люди такие великодушные.

Философы-утописты, на которых ссылается Дузет, — Маркс, Руссо, Фурье, — полагали, что пробудившийся революционный рабочий класс провозгласит утопию и создаст такое общество, в котором труд для всех будет благотворным источником радости, а не только средством к существованию.

Дузет описывает тот факт, что бедные люди покидают рынок труда и выживают без постоянной работы, как «постзанятость». Но беда в том, как замечает антрополог Сара Кендзиор, что «экономический кризис — это кризис управляемых ожиданий. Американцы привыкли принимать собственную эксплуатацию за норму. Пребывая под гнетом долгов с момента окончания вуза, они соревнуются в привилегиях работы без оплаты»[61].

Если есть что-то хуже работы за зарплату, так это работа без оплаты. Штука в том, как создать настоящее посттрудовое общество, которое поистине освобождает человеческий дух. Хотя путь к нему неочевиден, я верю, что ответы роятся в миллиардах праздных умов, и самому выдающемуся из нас еще предстоит осознать, что в действительности нам нужно остановиться, нам нужен отдых, бесценная возможность не делать вообще ничего.

Ученые стыдятся otium. Но досуг и праздность есть благородное дело. Если праздность действительно есть мать всех пороков, то, следовательно, она находится по меньшей мере в ближайшем соседстве со всеми добродетелями; праздный человек все же лучше, чем человек деятельный. Я надеюсь, вы не думаете, что, говоря о досуге и праздности, я имею в виду вас, ленивцы?

Фридрих Ницше[62]

Эта книга не состоялась бы без моей удивительной жены Сони Шмер-Галундер. Она остроумный собеседник и неисчерпаемый источник идей. К счастью, многие нелепые идеи, которые приходили мне в голову при работе над книгой, пали жертвами ее неопровержимой логики и проницательности. Но она великодушно позволяла мне работать по ночам и выходным, занимаясь двумя нашими мальчуганами в подгузниках. Она в той же мере вложилась в эту книгу, что и я.

Я также благодарен маме, Кэрил Бриско. Во всей вселенной не найдется более беззаветной любви, чем та, что дала мне она. Мама всегда безгранично (возможно, не вполне оправданно) верила в меня. Если книга нахальна, так это благодаря маме, которая помогла мне поверить, что я смею быть дерзким. А потому я посвящаю книгу и ей тоже. Я наблюдал, как она покорно гнула спину в компании, использовавшей многие из управленческих методов, раскритикованных выше. Моя мать подчинялась бесконечным и бессодержательным указаниям по улучшению производительности труда от мафии самодуров с дипломами магистров делового администрирования, что безумно меня злило. Я рассматриваю эту книгу частично как месть за мать, за годы, в течение которых ей приходилось мириться с пустоголовыми корпоративными трутнями.