* * *

Он спрашивал себя, ради чего он борется. Но на самом деле он это очень хорошо знал, хотя его поступление на военную службу сочеталось с философией отчаянного сопротивления. Он стремился летать не столько для того, чтобы спасти людей сегодняшнего дня, сколько для того, чтобы предупредить людей дня завтрашнего и подписать это сообщение своей кровью. Он твердил себе, как сказано в «Военном летчике»: «Первая попытка к сопротивлению, если она предпринимается слишком поздно, всегда обречена на неудачу. Зато она пробуждает силы сопротивления. И из нее, как из зерна, может быть, вырастет дерево». Он приглашал всех людей бороться против унижения, он призывал их проснуться, сопротивляться, чтобы противостоять обществу, которое разрушает то чудо, носителями которого они являются. Он отмечал в своих «Военных записках»: «Самолет улетает: доверяю ему это письмецо». Это сообщение – для нас сегодняшних, для людей растворимого века. Он бился за некое нематериальное содержание, которое есть суть цивилизации, чтобы сохранить «значение деревень», как он объясняет это в «Военном летчике». Он писал: «Я сражался за то, чтобы спасти прежде всего этот особый свет, а потом уже пищу телесную», потому что «умирают только за то, ради чего стоит жить». Он летал не для того, чтобы сражаться, но чтобы строить, чтобы давать. Потому что «прежде чем получить, надо отдать, и прежде чем поселиться в доме, надо его построить».

Отправляясь на землю Франции, он чувствовал себя свободным, снова свободным. Действительно, ведь «свобода существует лишь для того, кто куда-то стремится». Его первое задание было назначено на 6 июня, на дату начала высадки союзников в Нормандии. Он должен был собрать важную информацию для высадки в Провансе, запланированной на 15 августа. Потом последовали и другие задания. А 23 июня он был атакован двумя «кобрами», как он называл немецкие «Мессершмитты», над Ля-Сьотой, но ему удалось уйти от них в небе благодаря самолету, который достиг скорости в 700 км/ч. Но 11 и 14 июля он позволил себе вольности с воинским уставом. Получив сообщение о том, что немцы взорвали замок его сестры в Аге, он решил пролететь над ним. Зрелище руин оказалось отвратительным. Решительно все вокруг рушилось. 17 июля авиаотряд 2/33 поменял место базирования и переместился в Бастию-Борго.

30 июля он собирался отправиться на последнее задание. Он не ложился спать. По всей видимости, он всю ночь что-то писал. Письмо, которое он направил Даллозу, показывает все его отчаяние, весь его пессимизм по поводу будущего мира и людей. Он написал: «Если меня собьют, я ни о чем не буду жалеть. Меня ужасает грядущий муравейник. Ненавижу добродетель роботов. Я был создан, чтобы стать садовником». На следующее утро он покинул виллу Эрбалунга, где он жил вместе с другими пилотами. Он поехал на джипе в Поретту, где его уже ждал его двухмоторный «Лайтнинг»[58]. Он забрался в кабину самолета, сделал последний знак «ползучим», затем улетел. И вот он уже над Средиземным морем. У него была привычка лететь вперед, не оглядываясь назад, полностью отдаваясь своему заданию. Возможно, через несколько минут его догнал немецкий самолет. Как бы то ни было, в ста километрах от побережья он неожиданно на полной скорости спикировал в море. Если бы пилот, который встретил Маленького принца, был там, он бы подумал: «Я чувствовал, что он – что-то особенное. Я крепко обнял его, точно малого ребенка, и, однако, мне казалось, будто он ускользает, проваливается в бездну и я не в силах его удержать… Он задумчиво смотрел куда-то вдаль». Но не стоит беспокоиться о том, кто, как он говорил, сам выбрал для себя «максимальный износ». Просто это было окончание его миссии. Просто это было так. Он же рассказывал нам, что «покажется, будто я умираю, но это неправда»; что его тело будет «как старая ненужная оболочка»; что «сбросить старую оболочку – тут нет ничего печального». Он же говорил нам: «Знаешь, будет очень славно. Я тоже стану смотреть на звезды. И все звезды будут точно старые колодцы со скрипучим воротом. И каждая даст мне напиться». И ему не будет грустно, если мы, глядя на звезды, подумаем о нем и о том послании, которое он пытался написать. Это относится как к жизни, так и к смерти. «Кто может знать, что утолит его жажду? Один не может жить без плеска реки, чтобы услышать его, он готов пожертвовать жизнью», – как написал он в «Цитадели».

В своем последнем письме он оставил нам сообщение, ради которого умер. Он боялся уверенного прихода «человека-робота, человека-термита, человека, мечущегося между конвейером системы Бедо[59]и игрой в карты». Человека, «лишенного творческой силы, который в деревнях не способен даже создать новый танец, новую песню». Человека, «вскормленного серийной, стандартной культурой, наподобие того, как скот выкармливают сеном». Он и сейчас кричит нам из бездны своего отчаяния, что «существует лишь одна проблема, одна-единственная на свете. Вернуть людям духовную сущность, духовные заботы. Сделать так, чтобы их захлестнуло чем-то вроде григорианского песнопения». Он пытается убедить нас, что «жить холодильниками, политикой, балансами и кроссвордами больше нельзя», что нельзя больше «жить без поэзии, красок и любви». И единственный вопрос продолжает преследовать его: «Что можно и что нужно сказать людям?»

Григорианское песнопение – это мы должны его сочинить. И это сообщение – мы должны его услышать, чтобы не уснуть, не стать тем умиротворенным скотом, что откармливают на убой. Его смерть оставляет нам открытое письмо. А мы должны на него ответить.

И ведь не все еще потеряно. Изумление, урок которого он преподносит нам, безусловно, является кратчайшим путем к борьбе. В самом деле, «это великая тайна. Для вас, любящих Маленького принца, и для меня тоже ничто во Вселенной не будет прежним, если где-то, никто не знает где, барашек, которого мы не знаем, съел розу». В конце концов, я могу попросить вас лишь об одном: «Посмотрите на небо. Спросите себя – барашек съел цветок, да или нет? И вы увидите, как все изменится».

ФИЛОСОФИЯ Антуана де Сент-Экзюпери – не привязана ли она к конкретной дате? И чем может быть полезно для нас сегодняшних его богатое на уроки видение, выработанное в 1930-х и 1940-х годах? В самом деле, все теперь кажется таким ускоренным, таким сложным. Ставки и основы преданности выглядят призрачными. За что бороться?

Однако прежде чем задавать себе вопрос об условиях борьбы, не уместнее ли было бы спросить, как бороться? На этот вопрос его философия дает фундаментальный для нашего времени ответ. На самом деле, речь уже не идет о больших народных восстаниях. Все разбито на фрагменты; все одновременно и раздроблено, и глобально. Как же тогда бороться? Разбираясь в самом себе и вокруг себя, не стремясь опрокинуть мировой порядок. Без этого сейчас невозможно действие. Сент-Экзюпери приглашает нас представлять себя центрами ответственности. Таким образом, мы должны действовать во имя самих себя, а остальное приложится. Человек – это не тряпичная кукла! Сент-Экзюпери напоминает нам: достаточно того, чтобы один человек встал, и за ним последуют. За этим первым человеком пойдем и все мы, и тогда образуется «линия часовых».