спасти товарища, например. С несчастной любовью — это я с Москворечьем связывалась. А тут такая… грязная проблема. Заметь, это не я говорю «грязная». Это я читала старые статьи.

— Они тебе не помогли?

— Нет. Там везде только одно: извне ничего и никто не поможет. Больной должен сам найти в жизни смысл и вектор. Окружающие могут только показать, что они рядом и поддержат. Видно, там у него не нашлось такого человека.

— Это грустно. Но это так.

— Я понимаю. Сколько у меня времени?

— Месяц… Может, полтора.

— Слишком мало. За неделю никаких сдвигов. Если он таким и останется, это будет убийством.

— Алиса, времени осталось не так уж и мало. Иногда все меняет одна минута.

— Это философия, а не психология. За неделю никакого прогресса. Я не отчаиваюсь, ты же знаешь. Просто ищу выход, пока я его не вижу. И с Пашкой ты прав — он будет недоволен. Вообще, он последнее время бывает невыносим.

— Тебе не приходило в голову, что и у него могут быть проблемы, и даже серьезней твоих?

— А зачем тогда устраивать тайны Мадридского двора? Достаточно рассказать.

— Он может просто тебя оберегать. Не пугать, не загружать своими неприятностями, не заставлять переживать за себя. Вы же уже не дети, а у взрослых иные формы душевной близости. Не такие, как у ребят в песочнице.

— Может, ты и прав. Ну что ж, счастливо съездить.

— Мне пора, Алиса. Меня уже коллеги в Риме дожидаются. Удачи тебе.

Экран погас.

До выходной двери она прошла босиком с кроссовкой в руке. Тем не менее, пылесос укоризненно просеменил следом, заметая несуществующую пыль.

— Виктор Андреевич, я к вам, — Алиса заглянула в кабинет профессора.

Гельцер развернул кресло к столу.

— Садитесь, Алиса Игоревна.

— Спасибо, я быстро. Хочу, как сотрудник Института, расписку написать. Что я забираю Николая.

— Значит, теперь вы одна будете с этим сражаться.

Алисе уже не хотелось спорить.

— Я ни с чем не сражаюсь. Просто помогаю. Вы же тоже помогаете, таблетки какие-то назначили.

— Это не я назначил, а невролог. И это просто антидепрессанты. Сами по себе не помогут.

— Я, честно говоря, думала, что медицина может почти все…

Гельцер верно понял ее тон, задумчивый, а не разочарованный:

— Не все, но многое. Просто кое-что устарело. Вас ведь не удивит, что врач не знает, как лечить оспу или бубонную чуму. С этим вообще сталкивались только мы — больницы, имеющие отношение к Институту времени.

— Но ведь тут другое…

— Другое. Но панацеи тоже нет. Раньше было ну просто пропасть методов: кодирование, гипноз — да только полную гарантию ни один не давал. Кодирование основано на страхе, к гипнозу вы сами знаете, какое теперь отношение. Он калечит личность. Только в крайних случаях… и только с полного согласия самого гипнотизируемого. Но ни один гипноз не сможет научить человека жить здесь и сейчас. Можно только выключить внутреннюю тягу, и то на время.

— Но за неделю эта тяга никак себя не проявила!

— Проявила. Вы же сами отметили, что характер у него испортился. Это все те же внутренние противоречия. Тоска, раздражительность, чувство, что чего-то не хватает. Синдром отмены. Близкие обычно в таких случаях тоже срывались, говорили, мол, лучше б ты пил! А там, как я понимаю, и близких у него нет. Он сорвется, я уверен.

— Близких нет, но есть я. И у меня есть еще время. Я думаю, за месяц я справлюсь.

— Вы оптимистично настроены.

— И ваш внук оптимистично настроен, во всяком случае, не так категорично, как вы.

— А это легко объяснимо. — Он улыбнулся, и резко обозначившиеся складки и морщины внезапно сделали его лицо не старше, а моложе. — Вы красивая девушка, несомненно, Виталий хочет вам понравиться. Вот и говорит то, что вы хотите услышать.

— А какое это имеет значение… — Алиса быстро поднялась. — Держите расписку. И вообще, вы заблуждаетесь. Во всем.

— Я буду только рад, если время докажет вашу правоту. Забирайте своего протеже.

13.

Мужик-с-Луны пришел в себя

И понял, что не прав.

— Я же тебе говорю, у нас с этим намного проще. От тебя не надо никаких документов, да и где бы ты их искал? — Алиса пересекла вестибюль. Герасимов шел позади, стараясь держаться немного поодаль, как будто они идут не вместе, а им просто совершенно случайно оказалось по пути.

— Ну, я думал…

— А ты не думай. Все улажено. — Входная дверь скользнула в сторону при их приближении. — Смотри, солнце какое!

— Куда ты меня ведешь?

— На стоянку флипов.

— Нет, я имею в виду вообще…

— Увидишь. Ты считай, что это у тебя отпуск будет. Мечтаешь о чем-то?

— В смысле?

— Ну, о Карпатах. О Тихом океане…

— А, об этом. Сейчас не особо.

Алиса поглядывала на своего спутника через плечо. Сегодня Коля был «в настроении» — не грубил, не замыкался в себе, хоть и держался отстраненно. И когда они подошли к стоянке, в его глазах она увидела искорку, нет, слабую тень восторга мальчишки, с детства бредившего небом.

— Можно было на электричке поехать, но так веселее, — сказала Алиса, когда их аппарат начал подниматься.

Коля машинально кивнул, глядя на уходящую вниз лужайку, потом повернулся к ней и переспросил:

— На электричке?

— А что, у вас уже… Ах, да. Название то же, выглядит слегка по-другому. Увидишь.

Флип поравнялся с верхушками деревьев. Солнце светило справа, и Алиса опустила затемняющую панель. Небо с той стороны стало темно-синим, белые силуэты небоскребов превратились в бежевые.

— Хочешь туда? — Алиса махнула рукой в сторону высоток. — Облетим.

Он помотал головой, затем кивнул влево.

— Если можно…

Слева начинался лесопарк. Солнце освещало верхушки вековых сосен, внизу, между стволами, таились тень и прохлада.

— Не на флипе… — начала было Алиса, но вдруг согласилась. — Ладно. Только если вдоль опушки. — Она дотронулась до джойстика и сбросила скорость.

Флип облетал мохнатые сосновые ветви. Капельки смолы на коре блестели, точно росинки. Коля впервые с улыбкой обернулся к Алисе.

— Хорошо, что он сохранился. Я думал, вырубили. Тут грибов раньше было невиданно.

— И сейчас есть, наверное, я просто сюда не ездила за ними. Здесь осталось много лесов, а что-то и заново посадили. Кстати, вон, смотри, электричка!

Дальше к горизонту виднелся блестящий даже издали монорельс. А вдоль него неслось нечто, больше всего похожее на цветную стрелу, выпущенную из гигантского лука. Герасимов ошарашено присвистнул.

— Ничего себе! Сколько же у него скорость?

— Восемьсот, по-моему. Может, больше.

— А животные