Он слышал, как хлопнула дверь, но звук был далеким и приглушенным, словно кто-то ударил в ладоши — так на радио изображают стук закрывающейся двери, когда герои ссорятся и один, не выдержав, выбегает из комнаты. Он попытался сделать глубокий вдох и не смог — воздух не проходил в легкие. Старик, шатаясь, поднялся на ноги и ухватился за край стола, чтобы не упасть. Перед глазами все поплыло, в ушах звенели тысячи маленьких колокольчиков. Пока он, держась за стену, шел к входной двери, звон все усиливался. Он хотел побежать за ней, догнать и сказать, как он сожалеет, что отнял у нее столько времени своими глупыми уроками и скучными историями, и попросить прощения за то, что увез ее из Китая и так старался быть ей настоящим отцом, и за то, что испортил ей жизнь.

Он спустился по лестнице, с трудом переставляя налитые свинцом ноги.

— Мэй, прости меня! Мэй! — Он попытался крикнуть в надежде, что она еще не успела далеко уйти и, может быть, услышит его призыв, но голос не слушался, и вместо крика из пересохших губ вылетел лишь хриплый шепот.

Болезненно щурясь, он посмотрел в дальний конец улицы, но девочки нигде не было видно. Спотыкаясь, он побрел по тротуару. Неожиданно стены домов, освещенные ярким солнцем, потемнели; они становились все чернее и чернее, пока не превратились в уродливые глыбы, которые надвинулись на него, обступили плотным кольцом и, сомкнувшись над головой, окончательно заслонили солнечный свет. Черная громада рухнула и придавила его своей ужасающей тяжестью. Он почувствовал обжигающую боль в груди, словно кто-то вонзил ему нож в самое сердце и медленно, раз за разом поворачивает острое лезвие.

Было около полудня, когда Мария пришла в школу к Мэй. Они сели на скамейку возле гардероба, и Мэй услышала историю о том, как профессора нашли лежащим на улице и как врачи «скорой» пытались спасти его, но все их усилия оказались напрасны.

— Это часто случается со старыми людьми, — сказала Мария, обнимая трясущиеся плечи девочки, — их сердце просто останавливается, и нет такой силы, которая могла бы заставить его биться вновь.

Мэй была единственным ребенком, который присутствовал на похоронах профессора, и единственным человеком, который плакал, когда гроб опускали в могилу. Остальные люди — его родственники и бывшие коллеги — хранили молчание и наблюдали за церемонией с непроницаемым выражением лица. Девочка подумала, что из всех присутствующих она единственная по-настоящему знала и любила его; тем невыносимее была мысль, что это она стала причиной смерти профессора, — если бы не ее ужасный поступок, он сейчас был бы жив.

Она вытерла слезы и, подняв глаза, увидела сквозь небольшой просвет в черной толпе взрослых, плотным кольцом обступивших могилу, собаку, которая робко пробиралась вдоль ограды кладбища. Даже на расстоянии Мэй увидела, какая это грустная и красивая собака. Девочке захотелось подойти к ней, погладить длинную мягкую шерсть и ласково потрепать теплые шелковистые уши. Мэй подумала, что если они подружатся и если хозяин собаки не найдется, то, может быть, ей разрешат взять собаку домой. Интересно, в чьи обязанности теперь входит решать, что ей можно делать, а что нельзя. Она даст собаке какое-нибудь красивое имя, в котором будет что-то китайское. Девочка тихо отделилась от траурной толпы и сделала несколько осторожных шагов в сторону. Отойдя от взрослых на достаточное расстояние, она со всех ног бросилась догонять собаку. Никто не заметил отсутствия девочки. Лишь услышав глухой звук удара и резкий вскрик, они обернулись: девочка споткнулась об угол соседней могилы и, неловко вытянув вперед руки, плашмя упала на землю. Одна из женщин пошла взглянуть, всё ли в порядке, в то время как другие уныло смотрели на лежащую между могилами девочку и думали, что станет с этим ребенком, которого старый профессор привез из Китая, — странная молчаливая девочка, которая рисует все эти ужасные картинки.

Испуганная внезапным шумом, собака повернулась и побежала в обратную сторону. У пса был такой целеустремленный вид, словно он вдруг очнулся от забытья и вспомнил о каком-то важном деле. Хвост, до сих пор неподвижно висевший между задними лапами, бодро взметнулся вверх и свернулся тугим кольцом. Пес выскочил из ворот кладбища и шмыгнул через дорогу. Теперь он точно знал: его путь лежит на север.

В 1974 году Кокрофт написал музыку к комедийному сериалу «Турок — слово из пяти букв». В фильме рассказывалось о судьбе иммигранта, который вместе с женой и детьми приезжает в тихий провинциальный городишко. Сюжет строился на забавных эпизодах из жизни турка: то он пытается завязать дружбу с соседями, то выслеживает кровожадного убийцу, а то разоблачает местного мафиози. Но все добрые начинания героя наталкиваются на непонимание со стороны обывателей: в конце каждой серии несчастный турок, снова оказавшись в полном одиночестве, и при этом нередко в полицейском участке, вслух рассуждает о том, как доказать соседям, что он миролюбивый человек и никому не желает зла.

Сериал пользовался огромной популярностью, ключевая фраза фильма «Я ведь только хотел помочь» стала крылатым выражением. Однако у сериала появились и свои противники, которые обвиняли авторов в расизме и безответственности, и это в тот момент, когда в стране сложилась напряженная политическая обстановка, а в мире то и дело вспыхивают конфликты на национальной почве. Кокрофта, к тому моменту руководителя известного оркестра, композитора, продюсера и всеми признанного весельчака и острослова, пригласили на Би-би-си выступить перед телезрителями и ответить на обвинения недоброжелателей. Передача шла в прямом эфире, и поначалу ничто не предвещало беды. Вместе с Кокрофтом в программе участвовал исполнитель главной роли. Актер, сам по происхождению турок, родившийся в семье иммигрантов, признал, что шутки и комедийные ситуации базируются на расистских анекдотах и стереотипах восприятия людей другой национальности, распространенных в британском обществе, но именно эти негативные вещи и высмеиваются авторами фильма, что в результате ведет к обличению националистов, а отнюдь не к поощрению расистских настроений. Ведущий некоторое время обсуждал с турком вопросы социальной ответственности художника, а затем настал черед Кокрофта. Вообще-то в передаче должен был принимать участие сценарист, но накануне он слег с приступом хронического аппендицита, и в последний момент решили пригласить композитора. Кокрофт, имея большой опыт выступления в прямом эфире, свободно держался перед камерой и говорил легко и непринужденно. Он начал с того, что заявил: да, сериал насквозь пропитан расистским духом, но это, так сказать, позитивный расизм, в основе которого лежат самые добрые намерения. Ведущий вежливо поинтересовался, что он имеет в виду, называя расизм позитивным. И Кокрофт, который за кулисами успел немного расслабиться и выпить полбутылки бренди, пояснил свою мысль.

Британия, сказал Кокрофт, к счастью или к сожалению, является многонациональной страной. Однако он всячески приветствует тот вклад, который вносят в британское общество люди, прибывающие в Соединенное Королевство из других частей мира, особенно ему нравятся рестораны с экзотической кухней и веселые карнавалы. Подталкиваемый наводящими вопросами ведущего, Кокрофт стал развивать тему. Он сказал, что иммигранты, уже попавшие в страну, имеют право остаться, если они действительно этого хотят, но при одном условии: они должны быть готовы полностью и безоговорочно принять порядки и устои британского общества. Такова реальность, заявил он, мы — нация расистов, и прав был Енох Пауэлл, произнося свою знаменитую фразу: «Достаточно — это значит достаточно». Если в Британии появится еще больше иммигрантов, то страну захлестнут потоки крови. Турки начнут воевать с греками, евреи — с египтянами, а нигерийцы станут убивать ирландцев прямо на улице. Кокрофт побагровел и, ударив кулаком по подлокотнику кресла, закончил свою речь на интернациональной ноте, сообщив, что у него имеются близкие друзья среди владельцев магазинов и ресторанов — выходцев из Уганды, Бангладеш и Турции.