Но мы – другое дело! Мы будем носиться с младшим сыном ничуть не меньше, чем со старшим. Думаю, в глубине души мы уже тогда знали, что пытаемся себя обмануть.

Впрочем, это мы делали тоже исключительно из благих побуждений. Просто, натирая плинтуса в детской, мы с Джеймсом обнаружили, что заранее готовимся защищать второго ребенка. Ведь мы тоже были младшими в семье и знали, каково ему придется.

Не то чтобы мы сильно страдали, родившись вторыми. Откровенно говоря, мы от этого вовсе не страдали. И я совершенно точно не затаила на родителей зуб за то, что они водили мою сестру на уроки танцев и занятия девочек-скаутов, но не потрудились сделать того же для меня. И мне ничуть не обидно, что папа вечно забывал, когда у меня день рождения, и вместо этого называл день рождения сестры. (Шучу, пап. Знаю, что я твоя любимица. Хотя готова поспорить, что год моего рождения ты не вспомнишь.)

Не хочу сказать, что мы с Джеймсом чувствовали себя несчастными или на вторых ролях. Но мы постоянно видели, как круто быть старшим.

Тем, кто все делает первым.

Тем, чью одежду нам приходилось донашивать.

Тем, кому вечно достается самая большая комната.

Собственно, наглядный пример несправедливости в тот миг буквально маячил у нас перед глазами: мы красили стену детской, которая была в два раза меньше комнаты Генри.

Мы умудрились обделить младшего, хотя тот еще даже не родился.

Началось.

Я рада, что мы озвучили наше искреннее желание не делать различий между детьми (Джуд, мы и в самом деле думали, что у нас получится), но все-таки это было несколько наивно. Тогда мы и понятия не имели, что значит быть родителями трехлетнего сорванца и младенца. Примерив роль почти многодетной матери, я сразу устыдилась прошлых мыслей о том, будто родители уделяют младшим преступно мало внимания по сравнению со старшими. Простите, я даже не представляла, каково это.

На сегодняшний день я напоминаю себе жонглера-эквилибриста и отчаянно пытаюсь сочетать уход за младшим ребенком с удовлетворением потребностей старшего. Причем потребности эти из разряда «Мама, давай играть! Ты будешь Чубаккой!». (Должна с немалой гордостью признать, что у меня действительно неплохо выходит изображать Чубакку.) Так что я бы хотела сказать, что написала Джеймсу о том, как Джуд в первый раз захлопал в ладоши (с Генри я точно написала), но врать не буду: я даже не помню, когда это произошло. Наверное, я пропустила этот чудесный момент, потому что была слишком занята приготовлением бутербродов или уборкой ручек и карандашей, которые заняли старшего ровно на пятнадцать секунд. Или просто стояла с закрытыми глазами и вздыхала: «Пожалуйста, посидите спокойно хотя бы пять минут!»

Да, Джуда мы воспитываем не как Генри, но я не испытываю особых угрызений совести по этому поводу. Хоть я и считаю, что мы не слишком баловали своего первенца, с рождением второго ребенка я осознала, как много лишних телодвижений мы совершили с его старшим братом. Откровенно говоря, мне куда больше нравится наш нынешний родительский подход. Во многих отношениях мы стали спокойнее, увереннее и подрастеряли одержимость детьми, хотя их теперь у нас двое.

Не подумайте, что мы махнули на них рукой, нет! Но со вторым ребенком мы немного расслабились. И под «расслабились» я подразумеваю, что мы теперь слишком заняты, чтобы суетиться по пустякам.

Когда родился Генри, мы кидались переодевать его, завидев мельчайшее пятнышко на бодике. Мы прислушивались к каждому звуку, который издавала его розовая попа, и в случае сомнений все равно меняли подгузник. Даже в три часа ночи, когда он засыпал в кроватке, мы могли тихонько его проверить, потому что на тот момент обкакавшийся спящий младенец пугал нас больше, чем орущий неспящий. О, счастливые деньки! У нас определенно было слишком много свободного времени. Или свободного места в стиральной машинке.

С Джудом мы игнорируем настораживающие звуки до тех пор, пока от запаха не начнут слезиться глаза. Но даже в этом случае, если за окном едва брезжит рассвет, я могу притвориться той обезьяной, которая ничего не видит, ничего не слышит и острым обонянием тоже не страдает. Что касается переодевания, у нас теперь новое правило, очень простое: если одежда сухая и пятен не слишком много, пусть носит. Наверное, мы с Джеймсом достигли нового уровня родительского дна, когда в четыре месяца Джуда сушили феном пятно от срыгивания на бодике. Не снимая его с ребенка. В свое оправдание скажу, что бодик был очень милым, а младенцы любят белый шум. Ну и, кажется, я в тот момент уже плакала от усталости, и Джеймс решил, что лучше поскорее уложить детей спать. Не поймите меня неправильно, я не предлагаю сушку феном как альтернативу стирке. Но случай бывает разный…

Разумеется, только этим разница в подходах не ограничилась. Изменились правила. То, что вы даже в мыслях не допускали с первым ребенком, вы спокойно делаете со вторым. И наоборот.

С Генри: «Я не хочу, чтобы он пробовал нездоровую еду. В этом нет никакой необходимости!»

С Джудом: «Что это у него на подбородке? А, соус от твоего Биг-Мака».

С Генри: «Давай-ка искупаем его еще раз и перед сном сделаем массаж с лавандовым маслом».

С Джудом: «Кажется, у него шея попахивает. Передай влажную салфетку! Искупаем завтра».

С Генри: «Нужно купить еще книжек. У меня заканчиваются истории для чтения перед сном!»

С Джудом: «Святая капибара, ему уже полгода, а я ему ни разу не читала».

С Генри я была одержима режимом сна и кормлений. («Ему нельзя сейчас спать, на часах лишь половина шестого!») Порой я по сорок минут расхаживала по гостиной с хнычущим Генри на руках, только чтобы выдержать промежуток между кормлениями.

Со вторым ребенком у меня не было на это ни физических, ни моральных сил. Один раз, когда я очень плохо себя чувствовала, я принималась кормить Джуда всякий раз, стоило ему пошевелиться. График кормлений? Ах, оставьте, у меня есть занятия поважнее, чем скрупулезно отмечать, когда он поел в последний раз. Мне было проще вогнать его в молочный ступор, потому что присмотр за старшим сорванцом никто не отменял. А тот как раз решил воспроизвести в гостиной «Большой пожар в Понтипанди». Были и другие дни, когда я перекармливала Джуда и позволяла ему спать дольше разумного просто потому, что мне нужно было помыть посуду. Или посмотреть сериал в относительной тишине.

В материальном плане нам тоже не удалось соблюсти равновесие. На первое Рождество Генри мы завалили его подарками. Мы купили кучу игрушек и одежды, до которой ему было расти и расти, и сидели под елкой, разворачивая сверток за свертком со счастливыми возгласами: «Милый, ты только посмотри! Тебе нравится новая игрушка?». А «милому» куда больше нравилось пробовать на свежевыращенный зуб свечку или облизывать дверной косяк. Джуду на его первое Рождество едва исполнилось четыре месяца. Он не умел сидеть и даже оберточной бумагой не слишком интересовался. Поэтому мы купили ему пару символических подарков. Рождественским утром я, конечно, чувствовала себя немного виноватой за то, что мы обделили младшего. Но умом я понимала, что ему пока не нужен носок, доверху набитый гостинцами. Уверена, с тех пор мы успели восстановить справедливость.