— Ты не боись, шпиндель, мы тебя будем бить долго и больно, но не до смерти, — цинично процедил сквозь зубы Сыч.

Тем не менее как главарь он стоял поодаль, предоставляя своим подручным разобраться с чужаком.

Серафим спокойно осмотрел лица нападающих и невозмутимо спросил:

— Может, ещё кого позовёте?

— Для чего? — не понял Сыч.

— Четверо на одного: не маловато ли?

Настя с удивлением смотрела на своего защитника: то ли он такой смелый, то ли сдвинулся по фазе.

— Ты смотри, Сыч, шпиндель-то ещё и издевается над нами, — зло воскликнул один из плотных парней. — Можно я на нём удары отработаю?

— А чо, все по честному, один на один… Валяй, Зяма, а мы полюбуемся, — милостиво разрешил Сыч.

— Ты чего, Сыч, он же вдвое здоровее! — чуть не плача, воскликнула Настя.

— Значит, не повезло твоему шпинделю! — ухмыльнулся тот. — И где ты его раскопала?

Настя попыталась не дать Серафиму выйти к Зяме, но он вежливо отстранил девушку:

— Постой спокойно в сторонке и ни во что не вмешивайся… — затем повернулся к Сычу. — Слушай, Сыч, давай так: если я одержу верх над Зямой, ты оставишь в покое Настю…

— Ты что, условие мне ставишь? — мгновенно вспылил тот.

— Пока только предлагаю, — возразил Серафим.

— Пока? Ну ты и наглец, шпиндель… — и тут же выкрикнул: — Врежь ему, Зяма!

Не мешкая ни секунды, здоровяк выкинул в сторону Серафима здоровенный, напоминающий кувалду, кулак. Серафим легко уклонился и чуть заметным движением ткнул нападающего пальцем в солнечное сплетение. Тычок был столь стремительным, что никто не успел заметить его, но с удивлением увидели, как массивное тело Зямы мешком плюхнулось на землю.

— Ты чо, падла, шилом проткнул нашего Зяму? — воскликнул Сыч.

— Он сам споткнулся и упал, — пожал плечами Серафим.

— Бей его! — выкрикнул Сыч, и двое его дружков бросились на Серафима.

И вдруг, словно подкинутый невидимой пружиной, Серафим выпрыгнул вверх и в разножке нанёс два сильных удара нападавшим: одному — в шею, другому — в лоб. И тот, и другой, словно наткнувшись на бетонную стену, упали к его ногам и не шевелились.

— Ну, сучий шпиндель, ты вывел меня! Сейчас я тебя кончу! — в злобе выкрикнул Сыч.

Он вырвал из внутреннего кармана пиджака узкий стилет, отполированная сталь которого ярко блеснула в свете единственного уличного фонаря.

— Ну почему мне никогда никто не верит, — с огорчением вздохнул Серафим.

И вдруг он выпрыгнул и провёл свой любимый двойной удар маваши: одной ногой он выбил из рук нападавшего стилет, причём у Сыча хрустнуло запястье, второй удар Серафима пришёлся ему прямо в ухо.

Сыч упал, подхватил здоровой рукой сломанную руку и принялся визжать от боли, выкрикивая в адрес Серафима проклятия и угрозы:

— Все, шпиндель, ты не жилец: я тебя, бля, из-под земли достану и на куски порежу!

Серафим поднял с земли стилет и поднёс его к шее Сыча:

— Вот как? Точно так, как ты порезал Настю? А теперь ты обещаешь меня на куски порезать? — сделанным спокойствием спросил Серафим.

— Ты чо, паря, ты чо? — не на шутку испугался Сыч. — Ты ж в тюрьму попадёшь! Пошутил я, пошутил!

— Дрожишь? — зло спросил Серафим. — Ну, Сыч, ты и падаль: едва не заставил меня стать убийцей…

— Слушай, а ты, случаем, не тот парень из детдома, кто Рыжего Коляна с его кодлой… — неожиданно начал Сыч, но его оборвал Серафим.

— Откуда ты Рыжего знаешь?

— На командировке с ним парился… Ой, бля, больно-то как! Ты же руку мне сломал, — с обидой воскликнул Сыч, неловко пошевелив рукой.

— Скажи спасибо, что голова осталась на месте, — поморщился Серафим. — Так ты принимаешь моё условие?

— Какое? — не понял Сыч.

— С этого момента ты забудешь о том, что для тебя на свете существует такая девушка, как Настена!

— Господи, да забирай ты её себе: на фиг мне такая шлю… Ой! — вскрикнул он от боли: Серафим напомнил, стукнув по сломанной руке, и тут же поправился. — Поверь, не нужна мне эта девчонка… И тебя больше никто не тронет, — заверил он.

— По поводу меня, как хочешь: можешь ещё попробовать. Только побольше кодлу собери, но тогда не обессудь: башку точно оторву, — Серафим пожал плечами и с угрозой добавил: — И смотри, не дай тебе Бог нарушить слово, пеняй на себя!

— Знаю, голову оторвёшь, — хмуро кивнул Сыч и торопливо добавил: — Все понял!

— Вот и хорошо, — улыбнулся Серафим, потом отпустил его, взял под руку все ещё не пришедшую в себя Настю, и они медленно направились к её дому.

* * *

В эту ночь Серафим стал мужчиной, но более с Настей он никогда не виделся: почему-то ему было не только стыдно, но и противно. Вполне вероятно, что эти ощущения были от того, что девушка, безмерно благодарная за то, что за неё впервые кто-то вступился, да ещё с риском для жизни, проделала с ним в кровати такие сексуальные изощрения, от которых у него долго, даже при одном лишь воспоминании, выступал пот и приходило не только возбуждение, но и тут же возникало ощущение брезгливости…

Успешно, без единой тройки, закончив вечернюю школу рабочей молодёжи, Серафим, после не очень долгих размышлений, надумал поступать в институт, но, тщательно взвесив все «за» и «против», всё-таки передумал и остался работать на нефтезаводе. Он резонно рассудил, что поступить в институт после вечерней школы рабочей молодёжи — трудная, почти невыполнимая задача, и решил сначала заработать трудовой стаж, чтобы потом уже поступать в рабочем поток0е.

Постепенно, вникнув в самую суть электрического тока, Серафим вскоре уже мог определить любую неполадку в системе, лишь прикоснувшись к силовому щиту, кожуху электромотора или любого прибора.

Тем не менее коллеги по работе смотрели на него не как на фокусника, а как на уникально одарённого человека, и всякий раз, столкнувшись с трудностями в работе, когда сами были не в силах определить поломку, непременно обращались за помощью к Серафиму.

И он никогда и никому не отказывал: всегда откликался, не считаясь ни со своим временем, ни с тем, что зачастую его знания использовали совершенно бесплатно, хотя он и выполнял их работу, экономил их время. Люди воспринимали его помощь, как само собой разумеющуюся.

А Серафим и сам ни на что не претендовал, довольствуясь лишь тем, что ему в очередной раз удавалось справиться с той или иной поставленной задачей. Кроме того, если вспомнить о том, что у него не было семьи, которой нужно было бы уделять внимание, можно было понять, почему он не только не торопиться уйти с работы сразу после окончания смены, но и всякий раз не скрывал своего раздражения, заслышав гудок окончания смены. Серафим был редким трудоголиком.