Здешняя лучшая половина человечества вообще отличалась энергичностью и эмансипированностью. Почти все водили автомобили (что в родном Ленинграде пока было редкостью) и практически все женщины курили (что, увы, уже редкостью на родине не являлось). Говорили они уверенно и в разговоре употребляли слова, о значении которых Пьер не мог не догадываться (филолог, все-таки…) Он спросил об этом Мели, и та объяснила ему, что здесь языковая норма не такая строгая, как в русском языке, и табуированной лексики почти нет. Пьер после этого стал прислушиваться, и вскоре понял, что не только молодые женщины, но и старушки, и даже дети чувствуют себя свободно в употреблении идиоматических выражений, которым позавидовали бы его бывшие коллеги по работе в овощном магазине на улице Дзержинского.

– Тогда почему же ты не материшься? – спросил он Мели.

– Ну, я же знаю, что тебе это будет неприятно, – ответила она. – Но иногда очень хочется…

– Фрейд, кажется, писал, что культура – это система табу. Вы, конечно свободнее, чем мы, но что-то очень напоминает нашу армию, – добавил он. – Похоже, что матом здесь не ругаются, им разговаривают.

Ароматы ванили и свежей выпечки отвлекли Пьера от размышлений. Приятный запах исходил из множества маленьких кафе вокруг центральной площади, и он не смог отказать себе в удовольствии зайти в знакомое заведение. Здесь Мели в первый же день угостила его замечательным пирожным со сложнозапоминающимся названием «кремшнит». Выглядело оно невзрачно – как кусок обыкновенного бисквита, и Пьер вежливо поцокал языком, отдавая дань искусству местных кондитеров (эх, не были вы у нас в «Севере» на Невском…) Но на вкус этот невзрачный бисквит оказался чем-то необыкновенным. Крем был теплым, почти горячим, и, казалось, обволакивал язык ароматным облаком.

– Надо угостить родителей, – подумал он и решил взять несколько пирожных с собой.

Вот тут-то и возникло непонимание. Официантка никак не могла понять, почему он не хочет есть кремшнит за столиком, а требует упаковать с собой. Она мотала головой, пыталась предложить коробку печенья, конфеты, насильно усаживала его за стол. Пришлось проявить настойчивость и в итоге ей все-таки пришлось уложить пяток пирожных в коробку. При этом она озабоченно покачивала головой и употребляла местную нормативную лексику.

– Brzo! Brzo! – напоследок несколько раз повторила она.

– Разберемся, – ответил Пьер и, помахивая коробкой, отправился гулять дальше.

Причина выяснилась уже дома. Удивленная Мели предложила не ждать родителей, а попытаться съесть кремшниты немедленно, «если еще не поздно». Открыв коробку, Пьер удивился – пирожные уменьшились в объеме в несколько раз. Оказалось, что едят их только в кафе, пока они теплые. После этого крем садится, и волшебный аромат улетучивается вместе с возможностью испытать «гастрономический оргазм». Поковыряв остатки ложкой, Пьер запихал коробку в помойное ведро.

* * *

Белгородский позвонил сам – телефон родителей Мели был указан в регистрационной форме консульства.

– Это Александр Дмитриевич, знакомый вашего папы, – представился он. – Хотел узнать новости из Ленинграда.

– Мне приехать на Босанску? – спросил Пьер.

– Нет-нет, что вы! Лучше посидим где-нибудь в кафе – поболтаем. Давайте в «Калипсо». Завтра в час дня. Договорились?

Ура! Конец неопределенности. Пошла уже третья неделя после приезда в Югославию, а что делать дальше, Пьер не представлял. Родители Мели лишних вопросов не задавали, но и им, несомненно, было интересно – как надолго в их доме появился советский гость и каковы его планы на жизнь вообще и на их дочь в частности. А Геннадий Иванович обещал любую поддержку (и материальную в том числе).

Придя в «Калипсо» за пятнадцать минут до назначенного времени, Пьер сел так, чтобы его было видно от входа. Они ведь не договорились с Белгородским, каким образом узнают друг друга. Было жарко, хотелось пить, но он взял только маленькую чашечку эспрессо (чтобы не пришлось убегать в туалет во время столь важного для него разговора).

Ровно в час в дверях кафе появился спортивного вида седой крепыш лет сорока. Джинсы, голубая рубашка с закатанными рукавами, белые кроссовки на ногах, спортивная сумка. А Пьер ожидал увидеть типичного сотрудника советского загранучреждения, вышедшего пообедать – темный костюм, галстук, пятна пота под мышками…

Крепыш приветственно помахал рукой и уверенной походкой направился к столику. По пути успел перехватить официанта и что-то ему сказать, показывая на столик.

– Привет, – сказал он, усаживаясь. – Я нам пива заказал. Не против? А то два русских мужика на жаре кофе пьют – как-то совсем по-шпионски. И давай сразу на «ты» – меня Сашей зовут.

– Давайте… то есть – давай, – кивнул Пьер.

– Ну, как тебе новая родина?

– Какая еще родина? – растерялся Пьер. – Я здесь в гостях.

– Правильно – статус у тебя, прямо скажем, несолидный. Ты пока – гость, прибывший по приглашению семьи Хаджич. Согласно межправительственному соглашению между СССР и СФРЮ можешь здесь находиться до 90 дней без оформления визы. Надо решать вопрос.

– Что значит «решать вопрос» – визу получать?

– А на каком основании? Ты что – ценный научный кадр? Или завод сюда приехал строить?

– Геннадий Иванович сказал, что вы.. что ты поможешь.

– Ну, извини, – Белгородский развел руками. – В ТАСС я тебя взять не могу. Вакансий нету. Так что все в твоих руках.

– Я-то что могу сделать?!

– Ты? Ты можешь получить легальное основание для того, чтобы закрепиться здесь основательно. Статус надо менять.

– В каком смысле? Убежища, что ли в Югославии просить?

– Фантазия у тебя! Жениться тебе, барин, пора. Же-нить-ся! Подаете со своей барышней (ее ведь Мели зовут? ) документы в общинный суд, назначаете день, и – оп-ля! Ты – легальный резидент. И жить можешь, и работать, и в сопредельные страны наведываться.

– Но мы пока не планировали… Какая семья – оба не работаем. У родителей на шее сидеть?

Принесли пиво и Александр, изобразив пальцами уменьшение громкости на радиоприемнике, заставил Пьера замолчать.

– Отличное здесь пиво… – Белгородский с удовольствием сделал глоток. – И климат замечательный. Чего тебе, хороняка, надо? Женись – и нет проблем. А у родителей на шее сидеть не дело. Надо дальше двигаться. Вам же в Чинандеге все ясно объяснили – вы нам в ФРГ нужны. По месту учебы Мели. И контакты ее старые нам интересны. А как мы тебя иначе туда отправим? Ночью на парашюте?

– Хорошо, я поговорю с Мели. Пойми, такие вещи по приказу не делают…

– А куда она денется с подводной лодки? Она же сотрудничать согласилась, расписку дала. У Югославии с нами сейчас совсем не шоколадные отношения и советских агентов здесь ох как не любят…

– Какую еще расписку?!