Он нашел то, что искал, и ткнул пальцем в красную почтовую марку стоимостью в тридцать эре. Эрик Фьелль навел фокус и сделал пару фотографий.

– Это бриллиант, – начал было Роксруд, но остановился из-за внезапного приступа кашля. Его лицо покраснело, крупное тело затряслось.

– Марка в тридцать эре вверх ногами, – продолжил он, восстановив дыхание. – В 1906 году не хватало почтовых марок, поэтому поверх некоторого количества старых марок в семь шиллингов напечатали марки в тридцать эре. Всего поменяли четыреста пятьдесят тысяч марок, и несколько тысяч по-прежнему находятся в обороте. Их стоимость – двадцать-тридцать крон. Но один из листов с марками положили под пресс вверх ногами, и стоимость этих марок в тысячу раз больше.

Лине посмотрела на кусочек бумаги; цифра тридцать была напечана вверх ногами.

– Она действительно стоит тридцать тысяч крон? – спросил Эрик Фьелль и сфотографировал альбом.

Торгейр Роксруд кивнул.

– Сколько может стоить модель автомобиля? – поинтересовалась Лине.

Роксруд пожал плечами, закрыл альбом и отнес на место.

– На ярмарках они продаются за несколько сотен, – ответил он. – Их нельзя сравнивать с марками. Марки, по сути, – это ценные бумаги, их ценность индексируется совсем иначе, чем у других объектов коллекционирования.

– У Юнаса Равнеберга были редкие модели?

Торгейр Роксруд снова сел.

– Ну, у него были машины Элвиса.

– Машины Элвиса?

– «Кадиллаки». У Элвиса их было по меньшей мере сто, а у Юнаса были модели большинства из них.

– Они дорого стоили?

– Ну, я думаю, что он мог получить за каждую по тысяче, если бы нашел правильного покупателя. Их же у него была добрая сотня, на таком можно заработать.

– Он общался с другими членами общества коллекционеров?

– Нет, только на собраниях.

Лине пролистала свои заметки.

– А с Астрид Соллибакке или Моной Хусбю?

Торгейр Роксруд почесал подбородок.

– Астрид состоит в комитете по назначениям, – ответил он. – Она позвонила мне на прошлой неделе и попросила занять должность Моны в правлении. Я с благодарностью отказался, но предложил ей спросить Юнаса. Я не думаю, что они общались с ним когда-либо, кроме того раза. Но у него однажды была возлюбленная.

– Кто?

– Имени я не помню. Они жили вместе, но это было давно. До того, как он переехал во Фредрикстад.

Лине не стала развивать эту тему и продолжила задавать подготовленные вопросы:

– Вы когда-нибудь обсуждали то обстоятельство, что ему требуется адвокат?

– Адвокат? Нет. Полицейские тоже об этом спрашивали. Я не знаю, зачем об этом спрашивать.

– Вы знаете, зачем он связывался с «Фредрикстад Блад»?

Торгейр Роксруд откинулся на стуле.

– Вы знаете о Юнасе даже больше, чем я, – сказал он. – Как вы все это выяснили?

Лине обезоруживающе улыбнулась.

– У нас свои методы, – ответила она и сама поняла, как глупо это прозвучало. Но, кажется, этот ответ Торгейра Роксруда вполне устроил.

– Он не получал газету в течение двух дней, – объяснил он. – Наверняка просто почтальон был новый, но все уладилось, когда он позвонил и поговорил с ними.

Лине кивнула и просмотрела свои записи. Подчеркнула слова «возлюбленная» и «До того, как он переехал во Фредрикстад».

– Где он жил раньше? – спросила она.

– По другую сторону фьорда, – пояснил Роксруд. – В Вестфолле. В Ларвике.

– Ты, кажется, как раз оттуда родом, Лине? – спросил фотограф.

Лине кивнула. Эта информация ее заинтересовала.

– Вы знаете, почему он переехал во Фредрикстад?

Торгейр Роксруд закашлялся.

– Я вообще-то думаю, что он уехал не во Фредрикстад, – ответил он. – Ему было все равно, где поселиться. Я, скорее, думаю, что он уезжал от чего-то.

Согласно перечню, который тайком сфотографировал Эрик Фьелль во время пресс-конференции, Кристианне Грепстад пока что была единственным свидетелем, кроме мужчины, нашедшего Юнаса Равнеберга. Она жила в старом, но перестроенном и модернизированном доме всего в пятистах метрах от того места, где нашли тело. Она могла видеть жертву убийства и собаку незадолго до произошедшего или сделать другие важные наблюдения.

Лине проехала мимо дома и увидела, что в окнах горит свет. Она развернула машину, вернулась и припарковалась вплотную к живой изгороди.

– Хочешь, я пойду с тобой? – спросил Эрик Фьелль и схватил фотоаппарат. – Если нет, то я тут посижу, позанимаюсь фотографиями.

– Подожди здесь, – попросила Лине. – Совсем не факт, что она захочет с нами говорить.

Она вышла из машины и зашла в воротца. Выложенный камнем дворик блестел после дождя. Перед сдвоенным гаражом стоял автомобиль «Вольво», а к стене дома вверх колесами был приставлен велосипед.

Лине позвонила. В окно возле двери была видна часть интерьера. Дом казался просторным, светлым и располагающим к себе. Женщина подошла к двери, слегка наклонив голову, словно желая присмотреться к непрошеной гостье. За ней неуверенно шел ребенок.

Когда она открыла дверь, Лине увидела в ее глазах вопрос.

– Здравствуйте, – сказала Лине и достала свое удостоверение. – Меня зовут Лине Вистинг, я работаю в газете «Верденс Ганг». Я хотела спросить, могу ли я поговорить с вами про убитого вчера мужчину.

Ребенок вцепился в ногу матери, посмотрел снизу вверх на Лине и произнес что-то непонятное.

– Я пыталась сегодня вам позвонить, – продолжила Лине и улыбнулась малышу. – Просто хотела узнать, что вам известно.

Женщина кивнула, как бы подтверждая, что Лине ей сегодня звонила.

– Мне ничего такого не известно, – сказала женщина.

– У вас есть время? – спросила Лине. Она умела нажимать на нужные кнопки, чтобы добиваться таких незапланированных интервью. – Я могу прийти позже, если будет удобнее.

– Да нет, удобно, – уверила ее женщина и освободила дверной проем. – Мой муж в отъезде.

Она провела Лине на большую кухню с открытым газовым камином, в котором горела очень похожая на настоящую горка искуственного угля. На кухонном напольном шкафу стоял противень со свежеиспеченными булочками. Очень приятно пахло.

– Мы как раз булочки пекли, – пояснила Кристине Грепстад и посадила ребенка в стульчик. – Хотите попробовать?

– Да, спасибо! – улыбнулась Лине.

Кристине Грепстад выложила выпечку на поднос и накрыла на стол, поставила тарелки. Она была примерно возраста Лине, лет двадцати восьми, может, даже моложе, но уже обзавелась мужем, ребенком и домом.