— Потому что. Я предпочла бы оставить все как есть. Твои друзья знают?

— Не думаю. Хотя с уверенностью сказать не могу — вряд ли они тут же начали бы болтать.

— Давай, я останусь для всех вас просто торговкой. Годится?

— Как тебе угодно, — отвечает Доррин, размышляя о том, каково быть женщиной в Кандаре. Ограничивает ли принадлежность к женскому полу права и возможности? Конечно, магистра Лортрен рассказывала о том, как Белые низвергли Западный Оплот как раз из-за господства в нем женщин, но зачем вообще одному полу господствовать над другим? Совершенно очевидно, что люди сражались из-за своих убеждений и верований, но зачем они это делали? Борьба никогда не меняла ничьих убеждений: победить или даже убить противника — не значит его переубедить.

Юноша окидывает взглядом холмы, отделяющие их от Вивета, захолустного городишки, который они проехали несколько дней назад. Небо над головой ясное, однако Доррину кажется, будто на солнце наползло облачко. А подняв глаза, он видит черную кружащую птицу.

Брид и Кадара тоже замечают ее — едущая впереди Кадара указывает рукой на небо. Доррин тянется к ним чувствами, чтобы услышать их разговор.

— Этот стервятник не иначе как чародейский соглядатай, — произносит Брид, касаясь рукояти своего тяжелого клинка.

— Просто замечательно, — ворчит Кадара. — Только этого нам и не хватало!

— С чего ты взяла, будто он высматривает нас? Кому какое дело до мальчишки-целителя да пары бойцов?

— Понятия не имею. Но все сводится к Доррину. Как всегда.

Доррин наблюдает за медленным приближением птицы, описывающей широкие круги.

Меривен нервно ржет.

Отстегнув лук, Лидрал тянется к колчану.

— Что ты собираешься делать?

— Подстрелить стервятника.

— Но...

— Проклятые чародеи сообщают своим купцам о маршрутах и перемещениях вольных торговцев. При этом они не любят сознаваться в том, что используют птиц.

С этими словами Лидрал останавливает повозку и накладывает стрелу.

Чувства Доррина тянутся к небу и сталкиваются с белизной, окутывающей птицу.

— Не-е-ет! — кричит юноша, но поздно: стрела уже сорвалась с тетивы.

Кадара и Брид оборачиваются — их движения кажутся замедленными. У Лидрал отвисает челюсть. Крылья птицы застывают на взмахе.

В небе видны похожие на солнца глаза, устремленные на путников.

Белый туман, который Доррин не видит обычным зрением, но слишком хорошо ощущает, окутывает его, пронизывая насквозь, проникая в сознание, стремясь подавить волю.

«Я — ЭТО Я... — мысленно твердит юноша. — Я... Я!»

Неистовая белая буря разрывает мысли Доррина в клочья и разбрасывает в стороны, заставляя его провалиться в ничто.

Доррин приходит в себя, услышав ржание Меривен.

Он пытается заговорить, но язык не ворочается, голова раскалывается. Оказывается, он упал на шею кобылы и лежит, вцепившись в ее гриву. Чувствуя себя насекомым, чудом не прихлопнутым гигантской мухобойкой, юноша с опаской выпускает гриву, медленно выпрямляется и щурится на солнце. Уже за полдень. Он озирается в поисках своих спутников.

Повозка и вьючная лошадь стоят локтях в ста вверх по дороге. На козлах лежит темная фигура. В нескольких сотнях локтей ниже по пыльной дороге стоит, держа в поводу двух лошадей, Брид. Кадара перевесилась через низкую придорожную ограду: ее рвет.

Доррин машет Бриду. К тому времени, когда юноша подъезжает к повозке и спешивается, Лидрал еще неподвижна. Пробежав пальцами по лбу женщины, он убеждается в том, что она жива и скоро придет в себя. Отдав ей большую часть той немногой энергии, какая у него еще оставалась, Доррин достает флягу и смачивает ей губы.

— Такого со мной еще не бывало, — бормочет она, с трудом поднимаясь.

— Так ведь у тебя не бывало и спутников с Отшельничьего, — отзывается Доррин, протягивая ей флягу.

— Надо ехать дальше, — говорит женщина, сделав большой глоток и вернув флягу. — Я не хочу, чтобы ночь застала меня в дороге, хотя с чародеями сейчас и мир.

— Если это мир, мне не хотелось бы увидеть войну.

Доррин пристраивает флягу на место и взбирается на лошадь.

Лидрал возвращает на место лук и колчан, проверяет упряжь и садится на козлы.

— Поехали.

— Это твоих рук дело? — спрашивает Брид, подъезжая к Доррину.

Кадара, все еще бледная, следует за ним.

— Нет.

— Тогда почему...

— Не знаю. Это был Белый маг, и он нас видел. Возможно, ему захотелось показать, насколько он силен.

Хлопнув себе по шее, Доррин убивает москита и утирает с руки кровь.

— Предостережение? — размышляет вслух Брид. — Может, оно и так. Но почему нам?

Все переглядываются.

— Хватит лясы точить! — отрезает Лидрал. — Поехали!

— Что они собой представляли? — спрашивает Высший Маг. — Ты очень быстро вернулся.

Джеслек пожимает плечами:

— Юнцы с Отшельничьего, как и докладывали стражи. Однако все нуждается в проверке. В конце концов некоторые из пророчеств Книги сбылись.

— А я думал, ты выше суеверий Предания.

— Чтобы отвергнуть что-то, нужно сначала с этим познакомиться.

— Ну-ну, отговорка как раз для тебя.

— Так ты собираешься отказаться от амулета? — с нарочитой беспечностью спрашивает Джеслек. — Ты обещал, а я кое-что продемонстрировал...

— Я припоминаю и кое-что насчет завершения работы.

— Как тебе будет угодно. Просто такую работу не завершишь за одну ночь, да и в Книге не говорится, что это произойдет вдруг.

— Приятно видеть, что ты культивируешь терпение, — улыбается Стирол. — А как насчет юнцов? Ты испепелишь их или погребешь под расплавленным камнем?

— Нет. По мне, будет лучше, если они разнесут весть. Какую угрозу для меня могут представлять два бойца и юнец, едва заслуживающий имени целителя? Я предпочитаю поберечь силы для более важных дел.

— Вроде подъема последней гряды между Кифриеном и Галлосом?

— Это тоже. Несколько холмов я уже поднял, но сторона, обращенная к Галлосу остается слишком открытой.

— Уверен, стражи твою заботу оценят.

— И кроме того, нам придется подумать о блокаде Отшельничьего.

— Ах, да. Следующий шаг в твоей повестке дня.

— Припоминаю, ты и сам говорил, что нам нужно что-нибудь предпринять, — Джеслек вежливо улыбается.

— А я и предпринял, правда, предложил нечто не столь прямолинейное. Хотя, признаю, в прямоте есть... своя правда.