Рита велела мужу прекратить спор и скорей покончить с надоевшим делом.

– Что ты так расходился? Может, ты был просто пьян? – сказала она.

Он измерил жену презрительным взглядом, который тут же перевел на Вулфа.

– Моя жена и я встретились с миссис Моллой в вестибюле в половине девятого. Дамы пошли в зал, а я остался ждать Ирвина. Он пришел через несколько минут и сказал, что хочет выпить, а еще он сказал, что не больно любит пьесы о Жанне д'Арк. Мы отправились в бар напротив и выпили. Когда мы вошли в зал, первый акт подходил к концу.

– Вы подтверждаете, мистер Ирвин? – спросил Вулф.

– Подтверждаю.

Вулф положил руки на стол.

– Все чрезвычайно просто, джентльмены, и незачем поднимать такую пыль. Что касается новой и весьма убедительной детали по поводу того, что мистер Ирвин не больно любит пьесы о Жанне д'Арк, так это просто шедевр, на примере которого вполне можно показать, до какого абсурда может, а иногда и должно дойти расследование: человек эдак десять начнут обходить друзей и знакомых мистера Ирвина, выспрашивая у них, не слыхали ли они когда-нибудь его высказываний о Жанне д'Арк? Думаю, я не окажусь в такой чрезвычайной ситуации. Есть вопросы?

К нему у них вопросов не было. Рита Аркофф встала и подошла к Сельме, то же самое сделала и Фэнни Ирвин. Мужчины тоже на секунду задержались возле нее, потом направились в холл, куда проследовал и я. Они оделись и стали ждать своих жен. Те, наконец, появились, и я открыл дверь. Когда они уходили, Рита рассказывала мужчинам, что пригласила Сельму в ресторан, но та категорически отказалась. «И в этом нет ничего удивительного», – заметила Рита, когда я закрывал за ними дверь.

Когда я вернулся в кабинет, Сельме, похоже, вообще было ни до чего: она ссутулилась, опустила подбородок вниз и закрыла глаза. Вулф держал перед ней целую речь, в которой приглашал ее не только отобедать с нами, но и переночевать у нас. Он мотивировал свое приглашение тем, что ему в любую минуту может потребоваться ее консультация, но то была ложь. Паркер передал с ней, что судебные формальности, очевидно, завершатся к завтрашнему утру, а если так, то к полудню мы сможем добраться до заветного железного ящика. Тут уж нам никак не обойтись без миссис Моллой. Вулф же никогда не верил, что женщина, в случае необходимости, придет в определенный час в назначенное место. Вот почему он теперь нахваливал ей нашу южную комнату, расположенную прямо под его спальней, мягкую кровать, восход солнца из ее окна. «И все бесплатно, даже обед», – уточнил он. Она встала, и я проводил ее в холл.

– Это безнадежно, правда? – спросила она едва ли не с утвердительной интонацией. Я похлопал ее по плечу вполне профессиональным жестом и сказал, что мы еще не успели даже начать наше многотрудное дело.

Как только я переступил порог кабинета, Вулф потребовал:

– Кто такой Билл Лессер?

Я пересказал ему все дословно, вплоть до телефонного разговора с Делией Брандт, а также пояснил, что кто-нибудь из этого квартета мог себя «засветить», когда я произносил его фамилию, на что и было все рассчитано. Он не слишком заинтересовался, но согласился, что копнуть стоит, и пообещал поручить работенку Фреду Даркину. Я спросил, звонить или нет сержанту Пэрли Стеббинсу, и он сказал, что не надо звонить – близилось обеденное время, а он еще хотел обдумать итоги собеседования с друзьями миссис Моллой.

– Черт побери, ни проблеска, – изрек он, испустив тяжелый вздох. – Ни единого факта, за который можно бы ухватиться руками и ногами. Даже аппетит пропал.

– Ваш аппетит меня меньше всего беспокоит, – фыркнул я.

Мне так и не пришлось связаться с Пэрли.

Во время обеда позвонил Фред Даркин и сказал, что и в театре, и в баре его ожидала такая же неудача, как и в расследовании, связанном с телефонными кабинами. Я велел ему подъехать к нам, что он и сделал, но это случилось уже когда мы вернулись в кабинет выпить кофе. Бедняга не раздобыл для нас ничего съедобного, и я был рад, что у меня оказалась для него косточка и чуток мяса. Ему предстояло собрать досье на Уильяма Лессера: адрес, род занятий и прочая чепуха, а также выяснить, где он болтался в среду вечером, именно в 11.48. Последнее мне казалось напрасной тратой сил и времени, ведь, как я понял, ни Аркофф, ни Ирвин слыхом о Лессере не слыхивали. Однако Вулф жаждал поиметь хотя бы маленький фактик, за который можно было бы ухватиться руками и ногами. Когда Фред уходил, появился Орри Кэтер.

Он принес небольшой сверток с бумажками, которые отобрал из картонных коробок в квартире Моллоя. Если предположить, что он собрал сливки, то в таком случае само молоко здорово смахивало на водопроводную воду. Он развернул сверток на моем столе, и мы на пару занялись изучением сокровищ, а Вулф читал книжку. Тут был перекидной календарь с единственной записью на 2 января: «Позвонить Б.», пачка буклетов, рекламирующих путешествия по Южной Америке, с полдюжины спичечных коробков из ресторанов, несколько копий писем, самым интересным из которых было адресованное Пирсон Эпплайэнз Корпорейшн, в котором говорилось, что мистер Моллой думает об их электрической бритве, и кое-что еще в этом роде:

– Прямо-таки не верится. Очевидно, ты прихватил не тот сверток, – предположил я.

– Клянусь Богом. Знал бы, что там осталось. Тьфу.

– И даже нет чековых корешков?

– Ни единого.

Я повернулся к Вулфу:

– Майкл Моллой был уникальным субъектом. Став, что называется, в расцвете лет жертвой внезапно настигшей его насильственной смерти, он не оставил в своем офисе ни единого предмета, представляющего интерес для обыкновенной вороны, не говоря уже о детективе. Даже телефонного номера своего парикмахера. Вы правы – ни проблеска.

– Я бы не сказал «в расцвете лет».

– О'кей. Разве что он знал, что его убьют…

Раздался звонок в дверь.

Я вышел в прихожую, подошел к двери, включил свет на крыльце и взглянул сквозь прозрачную с нашей стороны панель.

– Кремер. Один, – доложил я Вулфу.

– Ага. – Он поднял глаза от книги. – Орри, пожалуйста, пройди в переднюю комнату. И все это забери с собой. Когда мистер Кремер зайдет сюда, ты можешь идти. Завтра утром жду с докладом.

Я постоял, пока Орри собирал наши сокровища и шел к двери в переднюю комнату, потом вышел в прихожую и открыл входную дверь. Не раз и не два, увидев на нашем крыльце массивную тушу и круглую красную физиономию инспектора Кремера из Отдела расследования убийств, я накидывал на дверь цепочку и разговаривал с ним через узкую щелку, но сейчас я широко распахнул перед ним дверь.

– Добрый вечер, – любезно поздоровался я.

– Привет, Гудвин. Вулф у себя?

Это было нечто вроде шутки. Кремер прекрасно знал, что Вулф у себя, поскольку он никогда никуда не выходил. Будь я в ином настроении, я бы непременно подхватил его шутку. Я бы сказал: нет, Вулфа нет, он катается на коньках в Рокфеллеровском центре, но то дерьмо, которое притащил Орри, атрофировало мое чувство юмора, вот я и пригласил Кремера войти и взял у него пальто. Он не стал ждать, пока я провожу его в кабинет. К тому времени, как я туда вернулся, он уже сидел, развалясь в красном кожаном кресле, и они с Вулфом не отрываясь глядели друг на друга. Это у них вошло в привычку. Потом они будут либо обмениваться информацией, либо оскорблениями – зависимо от ситуации. На этот раз Кремер пошел с нейтральной карты, а именно: он попросту заметил, что Гудвин пообещал перезвонить сержанту Стеббинсу, но так и не перезвонил. На это Вулф, хрюкнув, сказал: он никогда не поверит, что Кремер явился собственной персоной за информацией, которую мистер Гудвин мог дать мистеру Стеббинсу по телефону.