Причина была только в том, что Колька не знал, для чего он нужен в этой разумно устроенной жизни. И устраивалась, и шла она без его участия, и он не мог объяснить этот странный… как его… парадокс!

У него хорошая жена, хорошая дочь, он их любит, и они любят его, в этом можно быть уверенным. Но если кто-нибудь спросит его, нужен ли он своей хорошей жене и хорошей дочери, с такой уверенностью он уже не ответит… А если его спросят, нужны ли они ему?

«Да пошли вы подальше с такими вопросами!» – зло подумал он об этих неведомых любопытствующих.

Он не понимал, когда это стало так. В первый год их с Галинкой жизни? Вроде бы нет… Когда родилась Надя? Или когда он понял, что спорта в его жизни больше не будет?

Да какая разница, когда его жизнь стала тем, чем стала! И какая разница, предполагал он это или нет, когда познакомился со своей будущей женой?..

Это было летом, и даже сейчас его залил изнутри яркий солнечный свет, как только он об этом вспомнил.

Она пришла в раздевалку сразу после награждения. Непонятно, как ей удалось проникнуть в святая святых. То есть это тогда Кольке было непонятно, а потом-то, и очень скоро, он понял, что для нее не существует преград. Она была не беспринципная, а стремительная; люди чувствовали в ней это и не вставали у нее на пути. Может, опасались, а скорее просто ленились.

Как бы там ни было, а через пять минут после награждения, сидя на лавочке в углу раздевалки, блаженно щурясь на заветный кубок, диким напряжением всех сил выигранный в городском чемпионате по многоборью, Колька неожиданно услышал:

– Привет. Поговоришь со мной?

Он чуть с лавочки не упал – откуда здесь взялась девчонка? Но, приглядевшись, решил, что падать с лавочки, пожалуй, не стоит, а если стоит, то вместе с ней. Девчонка была до того хорошенькая, что у него даже зубы свело. То есть нет, это он неправильно подумал, она была не просто хорошенькая, как десятки других девчонок, на которых он западал, а какая-то… Задорная, что ли? Она была светловолосая и черноглазая, и черные ее глаза блестели как-то по-особенному, он никогда не видел такого блеска. Она смотрела на него чуть исподлобья, а глаза все равно блестели.

– Привет, – улыбнулся Колька. – Чего ж не поговорить – без проблем! А про что?

– Про твою победу. Давно ли тренируешься, доволен ли тренером, кто твой кумир в спорте, какие соревнования тебе предстоят в ближайшее время.

– Тихо, тихо, не все сразу! – Он слегка опешил от ее деловитости. – Тебе-то все это зачем?

– Напишу про тебя. Я из газеты. Из «Комсомольской жизни».

Никакого комсомола давно уже не было и помину, но газета с комсомольским названием по-прежнему оставалась очень даже известной.

– Ого! – удивился Колька. – Там таких молодых держат?

– Там толковых держат.

– А ты толковая?

– Кто бы сомневался. Ну так как, расскажешь? Только я музыку выключу.

Музыка неслась из магнитофона. Колька всегда включал эту музыку после соревнований, она помогала плавно выходить из сильнейшего напряжения, в котором он их заканчивал.

– Чем тебе музыка не нравится? – хмыкнул он.

– Да глупая. И громкая слишком.

– У меня дома получше есть, – тут же сообщил он. – Может, пойдем послушаем? Там и… поговорим.

Каждые летние выходные родители уезжали на дачу, вернее, на огород с дощатым сарайчиком за сто километров от Москвы, и Колька использовал их отсутствие с максимальной пользой для себя.

– Да? – Глаза ее теперь не просто блестели, а смеялись, даже хохотали. – А если мне твоя музыка не понравится?

– Ну, тогда… – Колька смотрел в ее глаза, и ему казалось, что он пьет какое-то необыкновенное, с пузырьками веселящего воздуха, вино. – А тогда ты оденешься и уйдешь!

Он почему-то знал, что она не обидится на его нахальство. Она и не обиделась, а расхохоталась, и уже не глазами, а вслух.

– Ладно, Иванцов, – сказала она, отсмеявшись, – излагай про свои спортивные достижения. Музыку в филармонии послушаешь.

– А зовут тебя как? – спохватился Колька.

Она так увлекла его, так задурила ему голову этим своим необыкновенным блеском глаз, что он только сейчас догадался спросить такую простую вещь.

– Галина Иванова. Сокращенно Галинка.

Тут уж засмеялся Колька. Правда, сразу сдержал смех, потому что причина для него была глупая: он вдруг подумал, что если она будет его женой, придется добавить всего одну букву в ее фамилию. Можно даже паспорт не менять, просто аккуратно вписать эту недостающую буковку… Конечно, мысль была дурацкая. С какого перепугу он вдруг стал бы жениться в неполные двадцать лет?

Галинка в самом деле не обиделась на его музыкальное предложение, но и домой к нему все-таки не пошла. Она в две минуты выудила из него нужные сведения здесь же, в раздевалке – ей надо было написать коротенькую, в несколько строк, заметку, поэтому сведений требовалось не много, – и направилась к выходу. По дороге она нажала на кнопку магнитофона и сказала:

– Наслаждайся музыкой, Иванцов!

Мелькнула в дверях клетчатая юбочка; Галинка исчезла.

Через неделю Колька с удивлением понял, что никак не может ее забыть. Всю ее – и этот смех, и будоражащий блеск глаз, и даже юбочку. Каждая клеточка на этой юбочке словно дразнила его: «А я тебя обману! Заманю и обману, я хочу тебя обмануть!» – и больше всего ему хотелось, чтобы эта дразнилка сбылась.

Еще через неделю он позвонил в «Комсомольскую жизнь» и попросил к телефону Галину Иванову; оказалось, что она работает не в спортивном, а в информационном отделе. Конечно, она вполне могла быть где-нибудь на журналистском задании, даже в командировке, но ему очень не хотелось, чтобы это было так. Это было бы слишком грустно, а он не любил грустить.

Она оказалась на месте.

– Галинка, – сказал Колька. И вдруг понял: только от того, что он произнес ее заводное имя, ему стало так весело, как прежде бывало лишь после большой удачи на трудных соревнованиях. – Галинка, – с удовольствием повторил он, – может, музыку послушаем?

– Иванцов, – ни секунды не задумавшись, кто ей звонит, ответила она, – я сегодня про голландского фермера должна написать. Который за каким-то лядом в Подмосковье хозяйствовать перебрался. Так что мне не до твоей музыки, добраться бы в его глухомань.

– Так я тебя отвезу! – предложил он.

У отца была старая, но вполне еще ходкая «копейка», и Колька время от времени брал ее для своих нужд. Нужды эти обычно бывали связаны с девчонками, вот как сейчас.

– Я и сама доеду, – засмеялась Галинка. – Ну что, Иванцов, нечем больше меня заманивать?

– Нечем, – засмеялся в ответ Колька. – Ну так давай просто так встретимся.

– Ну так давай, – неожиданно согласилась она. – Ты не знаешь, шиповниковое мороженое бывает в природе?