– Наша организация изучает условия, в которых содержатся лица, осто… оступившиеся на нелегком жизненном пути, и целью нашей международной организации является улучшение этих условий в соответствии с решениями Всемирного Конгресса 2002 года по надзору за содержанием преступников.

Осилив эту нелегкую фразу, оратор перевел дыхание и продолжил:

– Мне искренне жаль, что, произнося слово «преступник», я имею в виду именно вас, но это есть правда жизни, не так ли? Однако мы надеемся, что содержание в исправительном учреждении принесет благотворный результат и общество вновь обретет своего члена в свои ряды.

Тюря не выдержал и прыснул.

Запор пронзил его убийственным взглядом, а оратор широко улыбнулся и сказал:

– О, я понимаю! Наверное, в моем произношении была какая-нибудь смешная ошибка. Все в порядке! Я понимаю! Я знаю, что это бывает… э-э-э… забавно. О’кей! Ит’c о’кей!

Он засмеялся и, погрозив Тюре пальцем, сказал:

– Мы тоже иногда смеемся над чужими забавными ошибками.

После этого он сделал серьезное лицо и, изменив интонацию, объявил:

– Кроме всего прочего, наша организация озабочивается соблюдением прав заключенных, и если вы имеете какие-либо жалобы, то можете передать их мне прямо сейчас.

Он замолчал и сочувственно уставился на зэков, всем своим видом показывая, что вот как раз сейчас-то и можно рассказать о наболевшем.

Запор зловеще ухмыльнулся. Мол, давайтедавайте, пожалуйтесь на что-нибудь. Я вам, бля, потом устрою Содом с Гоморрой.

Тюря нахмурился и, сделав шаг вперед, сказал:

– У меня есть жалоба!

Запор побагровел и, если бы взгляды могли убивать, Тюря уже лежал бы на полу без головы, без рук и без ног.

Американский гуманист проникновенно посмотрел ему глаза и, понизив голос, задушевно сказал:

– Вы можете передать эту жалобу мне прямо сейчас, и она обязательно будет рассмотрена на ближайшем заседании Конгресса.

– Да, обязательно, – с вызовом сказал Тюря.

– Да, обязательно, – подтвердил гуманист, вынув из кармана блокнот и ручку, – я вас слушаю.

Тюря откашлялся и, бросив взгляд на Запора, который в ответном взгляде обещал ему четвертование как минимум, сказал:

– От имени коллектива камеры номер одиннадцать требую предоставления всем заключенным специальной литературы, без которой возвращение к нормальной жизни будет весьма непростым делом.

– Какой именно литературы? – спросил гуманист деловым тоном.

– Литературы, в которой отражены те самые законы нашей страны, которые мы по незнанию нарушаем. А именно, – Тюря снова откашлялся, – Конституция Российской Федерации, Уголовный Кодекс и Комментарии к нему в четырех томах, Уголовно-Процессуальный кодекс и Комментарии, Гражданский кодекс, а также Устав Пограничных войск. Все.

– … устав пограничных войск… – бормотал гуманист, быстро строча в блокноте.

Закончив записывать, он с одобрением посмотрел на Тюрю и сказал:

– Отрадно видеть в заключенном такое желание повысить свою грамотность в вопросах юриспруденции. Позвольте пожать вашу руку.

Он с улыбкой потряс Тюрину клешню и спросил:

– Простите за нескромный вопрос – за что вы арестованы?

– Ноу проблем, – радостно откликнулся Тюря, – тройное убийство и поджог приюта для бездомных детей.

Улыбка сползла с лица гуманиста, он выпустил Тюрину руку, обагренную кровью невинных жертв и оскверненную пеплом с пожарища богадельни для милых несчастных малюток, и, не найдя, что сказать, отошел в сторону, с ужасом глядя на зэка.

Знахарь посмотрел на Запора.

Багровость исчезла с лица начальника тюрьмы, свирепость – тоже, но обещание разобраться с шутником чуть позже читалось на его вертухайской морде так же легко, как первомайский транспарант «Миру – мир» на фасаде Большого Дома. Запор был, конечно же, отъявленным мерзавцем, но толк в тюремном остроумии знал.

Довольный Тюря шагнул на свое прежнее место, а из группы американских гуманитариев выступил другой оратор и, подняв голову, заявил:

– Наша организация тесно сотрудничает с Американской Католической Церковью Святой Марии, и я являюсь настоятелем этой церкви.

– Ересь… – пробормотал Кадило.

– О, я знаю, что такое ересь, – кивнул католик, – но Христос говорит, что на небесах найдется место для каждого, и я надеюсь, что незначительные расхождения во взглядах на христианство не помешают нам соединиться на небесах.

Он улыбнулся Кадилу, затем всем остальным и добавил:

– В заключение нашего краткого визита я с ведома и разрешения господина директора тюрьмы, – он обернулся к Запору и одарил его белозубой улыбкой, – преподнесу вам экземпляры Святого Писания и несколько небольших подарков.

Тут все американцы зашевелились, и Знахарь только в этот момент обратил внимание на то, что в руках у стоявших позади делегатов были набитые чем-то пластиковые мешки.

– Прошу вас, – обратился к зэкам уже пришедший в себя после Тюриных откровений руководитель и сделал приглашающий жест.

В камере произошло некоторое движение, и визитеры перемешались с зэками. Напротив Знахаря оказался молодой американский активист, который одной рукой протягивал ему пластиковый мешок с сигаретами, туалетной бумагой и прочей дребеденью, а в другой держал Библию в добротном дорогом переплете.

Знахарь, не глядя, принял мешок, американец же, стоя прямо перед ним, говорил:

– Эта святая Библия – подарок нашей организации, и я надеюсь, что она при правильном понимании того, что в ней содержится, скрасит дни вашего пребывания в этих стенах, а возможно, и сократит их.

Знахарь, смотревший в его честные американские глаза, машинально посмотрел вниз, на Библию, которую тот держал на уровне пояса, и тут его сердце остановилось.

Не веря себе, он медленно поднял взгляд чуть выше, туда, где к лацкану пиджака от Версаче были пришпилены аж две блестящие пластиковые карточки, и у него потемнело в глазах.

На одной из карточек помещалось цветное фото этого самого парня и разнообразные надписи, касавшиеся того, как его зовут и кто он есть.

На другой было написано по-русски:

«Американская Католическая Церковь Святой Марии».

А ниже – иконописное изображение этой самой Марии.

Знахарь потер рукой глаз и посмотрел еще раз.

Да. Так и есть.

У Марии было лицо знакомой Знахарю женщины.

Это была…

Наташа!

Сердце забилось снова, Знахарь глубоко вздохнул и, снова подняв глаза на американца, посмотрел на него, а тот, едва заметно кивнув, продолжал говорить свободным и громким голосом: