– Я рад. Надеюсь, ты уже в полном порядке?

– О, да! Это так успокаивает, Майк. Особенно, когда кладешь кирпич, а ведро с раствором падает тебе…

– Я понял, Фил. Но время идет… Ты нужна здесь.

– Мне приятно, дорогой, что ты соскучился, но бросить дело на половине…

– Да не я соскучился… То есть я, конечно, тоже… И-Би-Си хочет нас видеть.

– Зачем?

– Точно не знаю, но домогаются настойчиво.

– И когда же они хотят нас видеть?

– Фредди приглашал в пятницу на ужин. Ты как?

Наступила недолгая пауза.

– Хорошо, попробую успеть. Я приеду шестичасовым.

– Прекрасно, я встречу тебя. Кстати, Фил, есть еще одна причина.

– Да? Какая?

– Песок, дорогая. Осыпающийся песок и неостановимое колесо, и вечно сверкающее острие. Монотонный размеренный звук падающих капель в клепсидре жизни…

– Ты что репетируешь, Майк?

– А что мне остается?

– Ну пригласил бы Милдред отобедать.

– Приглашал, но, когда часто видишь ее, она действует на нервы. Даже странно.

– Майк, Милдред три недели как в Шотландии.

– Да? Ты сказала «Милдред», а мне послышалось…

– Все, кончай, дорогой. До пятницы.

– Я даю до пятницы обет молчания, Фил. Прощай.

Мы опоздали всего на несколько минут, но судя по поспешности, с какой Фредди потащил нас в бар, он, казалось, изводился от жажды уже не первый час. Фредди растворился в толпе у стойки и тут же вынырнул с полным подносом двойных и одинарных шерри.

Залпом осушив два двойных, он стал, наконец, похож на человека и начал замечать окружающее. Он даже обратил внимание на состояние рук Филлис: обломанные ногти и большой кусок пластыря на левой руке. Фредди нахмурился, но ничего не сказал. Я заметил, что он исподтишка разглядывает меня.

– Моя жена, – сказал я, – отдыхала в Корнуэлле. Разгар сезона по укладке кирпичей.

Мое объяснение скорее успокоило его, нежели заинтересовало.

– А как с вашим чувством единой команды? – спросил он. – Ничего не случилось?

Мы дружно замотали головами.

– Чудесно. Тогда у меня для вас кое-что есть.

Оказалось, один из всемогущих спонсоров И-Би-Си сделал предложение. Ему, видимо, понравились наши с Филлис репортажи, и он заинтересовался нами.

– Что ж, – произнес я, развалившись на стуле, – человек с понятием! Последние пять-шесть лет…

– Заткнись, Майк, – обрубила моя дражайшая женушка.

– События, – продолжал Фредди, – по мнению спонсора, достигли той точки, когда смело можно вкладывать в это дело деньги, пока они еще хоть что-то значат. Он заявил, что хочет внести свою лепту во благо общества и, с другой стороны, не видит ничего предосудительного в том, чтобы поиметь с этого барыши. Он предлагает снарядить экспедицию. Кстати, все это между нами: не дай бог Би-Би-Си что-нибудь пронюхает и опередит нас.

– И куда же отправляется экспедиция? – как и подобает практичной жене, спросила Филлис.

– Это был и наш первый вопрос, – откликнулся Фредди. – Все зависит от Бокера.

– От Бокера?! – Я подскочил. – Неужели Фортуна сжалилась над ним?

– Некоторым образом. И, как сказал спонсор: «Если отбросить космический вздор, то в остальном Бокер прав, во всяком случае, более чем другие». Поэтому он пошел к ученому и спросил напрямик: «Как думаешь, где в следующий раз объявятся эти существа?» Бокер, естественно, не знал. Но они договорились, что спонсор субсидирует, а Бокер возглавит экспедицию и выберет место на свое усмотрение. И даже спутников выбирает Бокер. Так что, вы стали участниками по его выбору, с благословения И-Би-Си и вашего согласия.

– Он всегда был моим любимым «ографом», – сказала обрадованная и несомненно польщенная Филлис. – А когда отправляемся?

– Минуточку, – влез я. – Были времена, когда морские прогулки рекомендовались как оздоровительные мероприятия, но теперь…

– Конечно, ты прав, Майк, – поддержал меня Фредди. – Осторожность и только осторожность. Все уже получили массу впечатлений от первого знакомства с этими гадами. Но сейчас важно не то, чтобы вы с Фил лично познакомились с ними, а то, чтобы вы сумели побольше о них разузнать.

– Любая предусмотрительность достойна одобрения, – назидательно произнес я.

– В общем, завтра ступайте к Бокеру, а потом сразу ко мне – подпишем контракт.

Весь оставшийся вечер Филлис выглядела задумчивой.

– Если ты не хочешь… – не выдержал я, когда мы вернулись домой.

– Ерунда. Конечно хочу. Но, как думаешь, что значит – «субсидировать»? Могу ли я, скажем, как-нибудь отовариться за их счет?

– Даже лотосы приедаются, – проворчал я, обозревая окрестности.

– А мне нравится побездельничать на солнышке.

– «Нравится» – не то слово, дорогая. Я хочу сказать, – неторопливо рассуждал я, – что женщины двадцатого века считают инсоляцию неким косметическим средством с легким возбуждающим действием. Но вот что любопытно: ни в одной летописи нет даже упоминания, что твои предшественницы занимались чем-либо подобным. Зато мужчины, заметь, из века в век жарятся на солнцепеке.

– Угу, – отозвалась Филлис.

– Как ты смеешь на мою вдохновенную тираду отвечать сомнительным «угу»? – возмутился я.

– Майк, я сейчас в таком состоянии, что могу ответить «угу» абсолютно на все. Это же тропики, дорогой! Мистер Моэм столько раз это подчеркивал.

– Моэм, моя радость, даже не в тропиках зачастую зависел не от того от кого надо, хотя и там ему тоже говорили – «угу». И температура тут вовсе ни при чем. Даже в… в триангуляции, в которой он уступал только Евклиду – другому автору наиболее раскупаемых книг. Кстати, напрашивается вопрос: может ли подход к литературе с точки зрения тройственности…

– Майк, ты бредишь. Это жара. Давай просто лениво сидеть на солнышке и ждать…

И мы снова предались этому убийственному занятию, которому отдали уже несколько недель своей жизни.

Мы сидели под солнечным зонтиком неподалеку от гостиницы со странным вымученным названием «Гранд Отель Британия энд ля Джустиция». Отсюда мы могли наблюдать и покой природы, и суету города. Справа – до самого горизонта – простиралось пронзительно голубое море, в которое вдавался поросший пальмами мыс, казавшийся миражом в дрожащем знойном воздухе – эдакий театральный задник в испанской пьесе. Слева – кипела жизнь столицы – единственного города на всем острове.

Эскондида – так назывался остров – был случайно открыт в стародавние времена заплутавшими в океане испанскими мореходами. Прошло много лет, но, несмотря на все перемены, произошедшие в этой части света, остров сохранил свое название и даже испанский колорит. Архитектура, язык, темперамент островитян оставались по-прежнему скорее испанскими, чем английскими. Площадь (она же Плаза), церквушка, пестрые магазинчики и прочие достопримечательности выглядели, как иллюстрации из путеводителей по Испании. Зато население острова было очень разнообразно – от загорелых европейцев до черных, как смоль, негров.