Я настроил бы локаторы,

Я бы выждал до утра,

Взмыл бы в небо авиатором,

Жахнул сверху… и ура!

Я бы…

– Бедняга Лесли, – печально сказал я, – посмотри, что с ним сделал этот чертов климат. Рифмовать «лабораторию» с «ксенобатоинфузорией»! Боже мой, что творится! Какое размягчение мозгов! Извилины плавятся. Пора объявить Бокеру ультиматум. Конкретный срок, скажем, неделя, и мы уезжаем. Иначе нас ждет здесь полное разложение, и мы тоже начнем сочинять песенки с дебильными рифмами. Струны наших душ заржавеют, и в один прекрасный миг мы вдруг обнаружим, что срифмовали «своротил – воплотил».

– Хорошо… – неуверенно начала Филлис.

За моей спиной раздались шаги и возник Лесли.

– Приветствую, – выкрикнул он. – Самое время пропустить стаканчик, а? Слышал новую песенку? Настоящий шлягер! Твоя жена назвала ее «Жалоба ученого», но мне больше нравится «Озадаченный ученый». Что пьем? Джин? – протараторил Лесли и побежал к стойке.

– Итак, – сказал я мрачно, – я говорю – «неделя» и настаиваю на этом. Хотя и этот срок может оказаться фатальным.

Я оказался более прав, чем думал.

– Любимая, да плюнь ты на эту луну и иди ко мне.

– У тебя нет души. В этом все дело. И зачем я вышла за тебя?!

– Хуже, когда души больше, чем нужно. Посмотри на Лоуренса Хоупа.

– Ты – свинья, Майк! Терпеть тебя не могу.

– Дорогая, уже час ночи.

– На Эскондиде сама жизнь смеется над часовых дел мастерами.

– Ненавижу тебя, Майк. Милая, милая Диана, забери меня от этого человека!

Я подошел к окну.

– «Корабль, остров, бледная луна…» – прошептала Филлис. – Так хрупко, так вечно… как прекрасно! Ты только вглядись!

Мы стояли у окна и любовались пустынной Плазой, спящими домами, серебряным в лунном свете морем.

– Как хорошо! Я запомню это навсегда! – Ее дыхание дрожало на моей щеке. – Почему ты не видишь и не слышишь того, что слышу я, Майк? Почему?

– Это было бы так скучно. Представь, мы с тобой хором взываем к Диане. У меня свои боги, Фил.

Она пристально посмотрела на меня.

– Может быть, но их трудно разглядеть.

– Ты так считаешь? А я уверен в обратном. «Кто обращен молитвой к Мекке, а я к твоей постели, Ясмин» – твой любимый Флекер, дорогая.

– Ну, Майк!

И тут со стороны моря до нас долетел крик. Затем еще и еще. Завизжала женщина…

– Майк, неужели…

Крики, выстрелы…

– Это они, Майк, они!

Шум нарастал. Люди высовывались из окон, спрашивая друг друга, что происходит. Какой-то мужчина выскочил из дверей, завернул за угол и понесся к морю.

– Эй, Тед! – закричал я и забарабанил в стену. – Вруби прожекторы, внизу, что у моря. Даешь свет, старина!

Я расслышал слабое «о'кей». Вспыхнули прожектора, но ничего необычного не было видно, только десятка два мужчин спешили к гавани.

Внезапно на несколько секунд шум стих. Хлопнула дверь Теда и в коридоре отчетливо прозвучали его шаги. Затем опять плач, вопли, еще громче, еще надрывнее, чем раньше, будто во время паузы тишина набиралась сил, чтобы в следующее мгновение взорваться.

– Я должен… – начал я и замер, не обнаружив рядом с собой Филлис.

Филлис закрывала дверь на замок.

– Я должен быть там…

– Нет, – отрезала она, загородив собой дверь.

Филлис была похожа на разгневанного ангела, если, конечно, не учитывать, что ангелов обычно изображают в пристойных одеяниях, а не в гипюровых ночных сорочках.

– Но, Фил, – взмолился я, – это же моя работа. Мы здесь именно для этого.

– Плевать.

Она не сдвинулась с места, только ангел превратился в маленькую капризную девочку. Я протянул руку.

– Фил, пожалуйста, отдай ключ.

– Нет, – коротко сказала она и швырнула ключ в окно.

Он монеткой звякнул о булыжник. Ошеломленный, я посмотрел ему вослед. Как это не похоже на Филлис.

По залитой светом площади проносились спешащие к морю люди. Я снова повернулся к двери.

– Отойди. Будь добра, отойди.

– Не глупи, Майк. Не забывай о главном.

– Это как раз то…

– Нет, не то! Ну как ты не понимаешь?! Все, что мы знаем о Них, мы знаем не от тех, кто сломя голову, бросился выяснять, что случилось, а от тех, кто спрятался или убежал.

Я был зол. Но не до такой степени, чтобы справедливость ее слов не дошла до меня.

– Фредди, – продолжала Филлис, – говорил, что мы обязаны вернуться и рассказать обо всем, что увидим.

– Все это хорошо, но…

– Нет! Взгляни, – она кивнула на окно.

Все это напоминало кино, которое прокручивают в обратную сторону: толпа, огромная толпа, пятилась, как гигантский рак, пока не заполонила площадь.

Филлис покинула свой пост и присоединилась ко мне. Прямо под нами проскочил Тед с переноской в руках.

– Что это? – крикнул я ему.

– Бес его знает. Я не мог протолкнуться. Что бы там ни было, оно идет сюда. Я буду снимать из окна. В такой толчее невозможно работать.

Он еще раз оглянулся на площадь и скрылся в дверях отеля.

Вдруг из толпы вынырнул самолично доктор Бокер в сопровождении Джонни Таллтона. Запрокинув голову, Бокер закричал:

– Алфред!

Из окон отеля высунулось несколько голов.

– Где Алфред?

Никто не знал.

– Если кто разглядит его в этом месиве, пусть скажет, чтобы он непременно возвращался в номер. Остальным оставаться на местах, – распорядился Бокер. – Наблюдайте, но не высовывайтесь. Во всяком случае, пока. Тед, включай все прожектора. Лесли…

– Уже бегу, док.

– А ну назад! Укрепи микрофон в окне, и ни шагу на улицу! Еще раз говорю, это касается всех!

– Но что это, док? Что?

– Не знаю. И поэтому пока останемся в отеле. Мисс Флинн! Где, черт возьми, мисс Флинн? А, вы здесь. Хорошо. Следите внимательно…

Бокер повернулся к Джонни и обменялся с ним парой слов. Джонни кивнул и скрылся за отелем. Бокер еще раз окинул взглядом толпу и, хлопнув дверью, поспешил в укрытие.

Площадь к тому времени была запружена до отказа. Те в ком любопытство боролось со страхом, толкались у дверей, готовые в любой момент броситься за спасительные стены. С десяток мужчин, кто с пистолетами, кто с винтовками, залегли прямо на мостовой, направив дула в сторону надвигающейся опасности. Если не считать одиночных всхлипов и выкриков, над площадью повисло тревожное всеохватывающее безмолвие. И вот тогда до нас докатился негромкий, но душераздирающий скрежет чего-то тяжелого о булыжную мостовую.