еще ни разу не встречала людей, которые были бы так непохожи на свое бацзы, но слышала, что такое бывает в одном случае: когда человек пережил настолько тяжелые испытания, что они изменили его личность. Вот она, разгадка многочисленных намеков на то, что после какого-то происшествия он изменился. Но что за инцидент превратил яркую огненную Крысу в ее бледную тень?

Не знаю, сколько времени я просидела, плавая в этих мыслях. Когда дверь зала совещаний наконец распахнулась и оттуда повалили полицейские, дело уже шло к закату, на потолке зажгли лампы. В их резком белом свете все казались уставшими.

Я уж решила, что поникший инспектор Чан про меня не вспомнит, но он направился сразу ко мне.

– Разрешите, я вам чем-нибудь помогу? – вскочила я, мысленно ругая себя за эту щенячью интонацию. – Девушек я изучила, но, увы, никакого сходства.

– Не страшно, – перебил он и прислонился бедром к столу, грозя обрушить с него груду распечаток. – Это дело забирает управление Кёнсан. Тут выяснилась одна деталь… Камеры наблюдения в значительной части района Андон-Юг постоянно выходят из строя всю неделю. То там оплавится проводка, то здесь. В городской администрации детективу ответили, что об этом они в полицию не заявляли, потому что нет никаких признаков того, что кто-то испортил камеры нарочно. Они решили, что сами виноваты – перегрузили сеть.

– Но записи же поступают на какой-то сервер или компьютер, так?

– Для этого камеры должны быть включены в момент записи. А они не работали в моменты смертей и в районе бара, и на мосту, и в Йемтео – словом, во всех местах, которые нас интересуют. Камеры в Йемтео перестали работать накануне первой смерти, через пару дней их починили, но они сгорели снова. Записей нет. Ни одной.

Я сглотнула. В этом было что-то такое… Мрачное. Как в традиционных постановках, которых я за свою жизнь посмотрела великое множество: когда на сцену выходит кровожадный палач Баек-Чон, все герои в ужасе бросаются прочь, едва завидев его огромный нос и мрачную ухмылку.

– Как можно испортить такое количество камер наблюдения так, чтобы никто не заметил?

– Не знаю. Бармена утром задержит центральное управление, чтобы завтра вечером он находился под стражей. Эта идея мне понравилась. – Он глянул на меня, будто показывая: «Я помню, что это вы предложили». – У бара, на мосту и в Йемтео завтра установят новые камеры – городская администрация получила от полиции указание достать технику хоть из-под земли.

Он кинул мрачный взгляд на Гиля, который болтал с Ми Рэ около кулера. Похоже, они отлично проводили время – смеялись и бурно что-то обсуждали.

– А они чему радуются? – спросила я.

Чан Чон Мин хмуро пожал плечами:

– Думаю, Ми Рэ рада возвращению к оперативной работе: детектив похвалил ее, она ведь добилась, чтобы дело открыли. Делом займется центральное управление, но от нас ожидается всяческое содействие.

– А сейчас вас уже отпустили? – с надеждой спросила я.

Инспектор потер переносицу:

– Да. До завтра ничего не сделать, а с утра начнем с новыми силами. Детективу, кстати, понравилась ваша теория насчет стихий, хоть она и не особо поможет, – не ходить же по улицам Андона, спрашивая у всех женщин, когда они родились.

Голос его звучал как-то смазанно, будто он до такой степени устал, что с трудом формулирует мысли.

– Хотите соснового чаю, который восстанавливает силы? – спросила я.

– Я бы лучше просто соснами подышал, – сказал он с мечтательной ноткой, которая заставила меня улыбнуться.

Полицейские – обычные люди, им тоже хочется отдохнуть на природе. И кстати, о природе… Несчастный фикус на столе инспектора совсем опустил листья, и я сбегала к кулеру, набрала воды в стаканчик и полила беднягу. Хоть какое-то украшение! Удивительно: я еще нигде не чувствовала себя настолько дома, кроме как, собственно, дома. Может, стоило пойти работать в полицию?

– Хотите, съездим в парк у плотины? – спросила я. – Там есть сосны.

И затаила дыхание в ожидании ответа. У него множество причин отказаться, но вдруг он скажет: «С вами я готов погулять где угодно»?

– Ладно, я бы не отказался свежим воздухом подышать, – сказал Чан Чон Мин.

Ну хотя бы так. Мы со всеми попрощались и вышли на парковку. Остальные тоже разъезжались, торопливо, будто хотели скрыться, пока начальство не передумало. Гиль и Ми Рэ по-прежнему плели какие-то интриги около кулера, и я с улыбкой им поклонилась. Ми Рэ глянула недовольно, но меня сейчас такой мелочью было не пронять. Я ехала на прогулку, у которой не было никакого практического смысла, там могло случиться что угодно, и это волновало меня до предела. Голос разума я, по ощущениям, пристрелила, в голове царила приятная звенящая пустота, на сердце – улыбка. Потом обо всем подумаю, пусть расплата наступит завтра, но только не сегодня. В последний раз я гуляла с мальчиком в двенадцать лет, незадолго до маминого предсказания, которое навсегда изменило для меня правила игры. Было лето, мы бродили вместе по берегу, пока наши родители лежали в шезлонгах и болтали друг с другом. Это было блаженство.

Парк Плотины и парком-то было трудно назвать: скорее, это была территория вокруг гигантской бетонной плотины, которую слегка облагородили, поскольку в Андон приезжает столько туристов. Величественная стена неожиданно красивого дизайна перегораживала реку Нактонган, задерживая воду в искусственном Андонском озере. Вокруг были проложены дорожки, а в самом узком месте реки сделали дополнительный мостик, чтобы любоваться плотиной, особенно когда сбрасывали воду. Вдоль берега тянулись велосипедные дорожки и располагалось несколько закусочных.

– Из всех парков – именно этот, – будто забавляясь, сказал инспектор.

Он картинно озирался, стоя около машины на парковке. Закат окрашивал все вокруг в цвет розового грейпфрута, но даже в таком дивном освещении парк не поражал роскошью.

– Если хотите, поедем в другое место, – смутилась я.

– Нет, мне нравится. Идемте, покажете мне сосны. Пока что я вижу только жареную скумбрию и прокат велосипедов.

Он ворчал – по-другому это было не назвать, – и мне стало хорошо. Это и есть любовь? Обсуждать с кем-то на парковке, стоило ли тратить бензин на поездку. Показывать кому-то свои любимые места, хоть в них нет ничего особенного.

«Вот такую любовь я хочу больше всего, – подумала я. – Уютную, предсказуемую, которая будет как пижама зимним вечером. Как у родителей – без потрясений, без поворотов сюжета».

Инспектор, конечно, этого не знал, но он был именно тем, что мне было бы нужно, если б не мамино пророчество. Надежная, спокойная радость, которую хочется сберечь.

Мы дошли до сосновой рощицы, я усадила инспектора на скамейку и стала