— Именно так, ваше преосвященство, — кивнул Дим.

— Что ж, идемте. Для верных детей Церкви нашей я найду время и силы. Брат Вран! — обернувшись, произнес святой отец в пустоту, из которой тут же соткался служитель в черной сутане и белоснежной накидке поверх нее. — Распорядись приготовить малую исповедальню. Я проведу таинство для этих двух юношей.

Монах резко кивнул, что можно было заметить лишь по движению глубокого капюшона, под которым не рассмотреть лица, и исчез. Иногда мне начинает казаться, что инквизитор набирал себе слуг там же, где дед носителя.

— Идемте. — Спрятав ладони в рукавах алой мантии, отец Тон развернулся на каблуках и двинулся через толпу снующих по храму людей, словно ледокол через тонкий лед. Носитель отреагировал сразу, а вот Граммон явно завис, впрочем, уже через секунду он оправился и нагнал Дима.

— Ваше преосвященство, мы бы не хотели отвлекать вас от важных… — начал было говорить Пир, но был остановлен одним резким жестом руки святого отца, блеснувшей парой перстней с драгоценными камнями на пальцах.

— Чушь, юноша. Помощь сыновьям Церкви нашей — вот действительно важное дело. Сохранение Света в душах людей и наставление их на путь истинный — вот предназначение святых отцов. Очищение скверны, посмевшей коснуться чистого сердца, — дело, достойное любого прелата, — короткой отповедью оборвал Граммона инквизитор, но тут же смягчил тон: — Дела мирские и дела внутренние, церковные, которыми полна жизнь любого священника, не должны быть основанием для отказа от исполнения тех обетов, что мы возлагаем на себя вместе с саном. И не дóлжно князьям Церкви, прикрываясь своим положением, забывать об обязанностях, возложенных на нас прихожанами и Кодексом.

— Прошу прощения, ваше преосвященство, — склонил голову Пир, до сих пребывающий в некотором ошеломлении от того факта, что таинство очищения для него будет проводить один из высших иерархов в империи.

Собственно, я его прекрасно понимаю. Трудно ожидать, что один из самых одиозных князей Церкви не только обратит внимание на какого-то третьего сына заштатного барона, но и окажется на короткой ноге с твоим новым знакомцем, обычным ходоком, не способным похвастаться наследным гербом или именным кредитом[5] в имперских банках. Да только инквизитор Тон Спица, так кокетливо отказывающийся от своего прославленного прозвища, плевать хотел на то, что приличествует его сану, а что нет. У этого веселого дядечки, по слухам, не пропустившего ни одной мало-мальской заварушки в империи за последние сорок лет, вообще свой взгляд на самые различные вещи. Потому, как говорит дед моего носителя, он и тянет лямку на окраине империи, а не заседает в Поместном Соборе, как того требует его сан протопресвитера Меча, то есть главы всего военного духовенства империи. Спрашивается, откуда мне все это известно? Так ведь не только дед носителя расспрашивает меня, я тоже в долгу не остаюсь, стараюсь ликвидировать пробелы в знаниях о мире. А у меня их мно-ого! Вот как-то так и получается.

Пока я размышлял о встретившем нас инквизиторе, он успел провести Дима и Пира в приготовленную для нас исповедальню, небольшую круглую комнату с каменными лавками вдоль стен и вечно сухой чашей небольшого фонтанчика в центре. Именно здесь святые отцы проводят так называемое таинство очищения, предваряемое беседой-исповедью, во время которой священники определяют наличие тьмы в теле исповедующегося по каким-то одним им известным признакам. Дим настаивает, что они никогда не ошибаются, но… мне в это как-то слабо верится.

Исповедь носителя и бараненка была больше похожа на приключенческий рассказ, но инквизитора, похоже, это более чем устраивало. А вот во мне проснулось любопытство. Никогда раньше, ни на одной из исповедей я не чувствовал ничего подобного. Впрочем, после этого похода я заметил, что стал ощущать окружающий мир несколько шире, чем раньше. Не физически, тут все осталось как было, но вот эманации Света и Тьмы стали более… выпуклыми, что ли. Вот и сейчас я явственно ощущал то, чего не замечал во время прежних визитов на исповедь. Или дело в священнике? Душа сидящего на скамье прелата ощутимо фонила… нет, даже не так, она источала свет, постепенно заволакивающий все помещение. И эти эманации как-то странно реагировали на чувства носителя и его невольного помощника, которые они испытывали во время рассказа. Или в прошлые наши визиты на исповедь было так же? Не помню… Как такое может быть? У меня же идеальная память на все, что происходило вокруг меня с момента осознания! Но… А этот источаемый свет совсем не похож на действие благословения, что мы видели в Пустошах. Рассказать? А не могу. Телом-то управляет Дим, а не я. И он почему-то умолчал о подставе, в которую вляпался бараненок. Зря, инквизитор наверняка мог бы посоветовать что-то толковое. Может, спросить его? Дим!

— Прекращай нудеть, сосед. — Мысль носителя показалась мне какой-то уж слишком напряженной. Странно, с чего бы вдруг? Я попытался «дернуть» Дима, но тот вдруг затолкал меня куда-то в глубь своего сознания, так что теперь я не только эманаций Света почти не ощущал, но даже с трудом мог расслышать, о чем говорит носитель с инквизитором. Последнего я и вовсе перестал чувствовать. Вот ведь… ну может быть, Дим догадается расспросить этого церковника? Мне же интересно!

В себя я пришел, когда Дим с Пиром сидели в каком-то трактире и вовсю наворачивали сытный обед. Да так, что только за ушами трещало.

— И что с тобой произошло, сосед? — почувствовав, что я выполз из той дыры, куда он меня затолкал во время исповеди, спросил носитель. — Откуда это дурацкое желание поговорить с протопресвитером?

— Не знаю, — вынужден был признать я после недолгого молчания. Сейчас мысли, посещавшие меня во время исповеди, казались полным бредом. А уж мое любопытство… нет, я признаю, что есть за мной такой грешок, любознателен не в меру, но с моим нынешним положением это вполне нормально. Раз уж мне почти недоступны остальные удовольствия, то хотя бы радость познания остается в полном моем распоряжении. И тем не менее такого безоглядного любопытства и наплевательского отношения к чужим секретам за мной никогда не водилось.

— Странно, а я во время разговора ничего подобного не чувствовал. Да и Граммон тоже, по крайней мере, лишнего не болтал. Интересно… Так, сосед, отныне на всех исповедях ты будешь забиваться так глубоко, чтобы даже я тебя расслышать не мог, — заключил Дим, выслушав мои сбивчивые объяснения. И честно говоря, я не стал ему возражать. Эффект от действий прелата меня напугал… до мокрых штанов. Это ж не человек, а пентотал ходячий! Эспэ сто семнадцать, чтоб его!