Каково же было его изумление, когда он уловил признаки, что Марина, пожалуй, была права! Анатолий Валентинович, который прежде общался со вторым хирургом передачи скупо, но корректно, стал демонстративно холоден, а иногда элементарно груб. Марат Бабочкин не знал, что ему делать. Возникла мысль, что в передаче он лишний…

Погрузившись в прошлое, Бабочкин хотя бы ненадолго оторвался от мыслей о сотрудниках ЧОПа, заполнявших салон его маленькой уютной машинки своими объемистыми мускулами. Зимняя дорога, спокойная и пустынная, затянула его в свой продолженный, без всплесков, ритм. Местами шоссе было скользким, но Марат Бабочкин недавно сменил хорошие зимние шины на новые, еще лучше прежних, и мог об этом не тревожиться. Частные детективы вели себя так тихо, что не слышно было даже их дыхания, словно Бабочкин был один. Но он не был один, сейчас ему жизненно важно быть среди людей…

Самое смешное, что о конкуренции между ними изначально не могло идти и речи: шоу делалось под Великанова, Бабочкин появился в последний момент. До него доходили даже слухи, что это Великанов его рекомендовал… Рекомендовал, чтобы потом невзлюбить? Может, он надеялся, что Бабочкин окажется хирургом настолько хуже него, что будет выгодно оттенять великановские достоинства? Может, все дело в самой атмосфере телевидения, способного одних унизить, других возвести на пьедестал, в этой сладкой отраве, которая может разъесть душу самого крепкого человека? Вероятно, и что-то другое здесь было, стоит ли сейчас копать? Во всяком случае, изменившееся отношение Великанова к нему досаждало Бабочкину. Работы в передаче невпроворот, не считая еще и того, что нужно работать и в собственной клинике. А тут приходится вместе с физической нагрузкой терпеть психологическую… Бабочкин не собирался с этим мириться. И решил откровенно поговорить с Великановым, чего бы это ни стоило…

Вот здесь, тотчас за развилкой направо, и будет его загородный дом. Марату Бабочкину предлагали кооператив, садоводческое товарищество, это обошлось бы на треть дешевле, но побывав в подобном кооперативе, он понял, что нога его туда не ступит, даже если бы дешевле оказалось вполовину, а не на треть. Ну куда это годится: обнесенные забором три ряда нарезанных квадратами участков, три ряда одинаковых, по стандарту изготовленных белоснежных домов, снабженных одинаковыми хозяйственными пристройками… Что-то пионерское в этом есть, что-то армейское. «Равнение на середину, готовьсь, сми-ир-рно!» Нет уж, если Бабочкин строит дом, он строит дом, соответствующий его вкусам. С виду похожий на скромную двухэтажную избушку, обитый деревом под бревна, зато внутри снабженный всем, что требуется для полноценного отдыха и наслаждения жизнью. Теплая пасть камина. Удобная, с готовностью принимающая в свои объятия тело владельца мягкая мебель. Библиотека. Видеотека. Домашний кинотеатр. О таких мелочах, как два санузла с огромными ваннами, вряд ли стоит даже упоминать. Жену прельщала стандартная кооперативная белизна, но она сама теперь с удовольствием сюда ездит и возит детей, чтобы дышали свежим лесным воздухом. Когда муж разрешает. Иногда Марат Бабочкин приезжает сюда именно для того, чтобы побыть вдали от пациентов, от клиники, от жены, донимающей его болтовней и хозяйственными хлопотами, и от шумных сынков-близнецов, которые все умеют поставить вверх дном и ничего знать не хотят, кроме своих игрушек-стрелялок, и на воздух им, кстати, наплевать. А Марату все перечисленное не по нраву. Его же избушка на краю леса провоцирует уединенность.

Вот и сейчас он войдет в дом, включит отопление, переоденется в старый свитер и уютные потертые разношенные джинсы, ногами влезет в розовые, с национальным узором, татарские валенки, подаренные после выписки одним солидным пациентом. Возьмет с полки классический роман или какой-нибудь прихотливый плод новейшей беллетристики — Марат иногда покупал книги и привозил их сюда нечитанными, потому что в городе у него не оставалось времени читать что-либо, кроме литературы по специальности. Из новейших, ныне живущих ему нравился Пелевин… Нет, Пелевин не подходит, в нем слишком много иронии, издевательства, причем такого, что и не сразу разглядишь. Лучше что-нибудь старинное, английское: скажем, Стивенсона, Хаггарта или Конан Дойла — безобидные увлекательные приключения, когда заранее знаешь, что все закончится хорошо. Да, решено, он возьмет с полки «Собаку Баскервилей», всегда ее любил. Упадет на ортопедический, приятно пружинящий матрас — и отключится от всего, словно и не смущали его подозрения и страхи…

Двое ЧОПовцев, выгрузившись из машины, двигались следом за ним. Надо бы о них позаботиться: напоить, что ли, чаем, предоставить место отдыха. Показать расположение всех комнат дома, чтобы облегчить им задачу охраны… И все-таки невозможно изгнать неприятное чувство от того, что эти люди постоянно присутствуют с ним рядом, неотступно напоминая о подозрениях и страхах, которые не поддаются изгнанию беллетристикой, которые перебрались следом за Бабочкиным из города в его уютный дом.

Не пора ли взглянуть этим страхам в лицо?

…Белла Левицкая не страдала, в отличие от Альбины Самарской, никакими затаенными детскими комплексами. Если изменения внешности, задуманные Альбиной, проецировались ее нездоровыми фантазиями, то в случае Беллы весомый повод для операции был налицо, или, если воспользоваться бородатой остротой — на лице. Нос Беллочки всегда привлекал внимание окружающих, начиная с ясельного возраста, и если поначалу он умилял родственников и знакомых («Ой, это ж надо, до чего ваша Беллочка на папу похожа!»), то по мере роста и взросления девочки становилось ясно, что умиляться здесь нечему. Для мужчины такая черта внешности — еще куда ни шло, вот и исторический Сирано де Бержерак, хотя и переживал свой недостаток, умел так обыграть свой нос, что делал его привлекательным; но для женщины — извините! Все детство Белле приходилось сталкиваться с дразнилками и прозвищами, причем из последних самым приемлемым ей казалось Буратино (горбоносая Белла совсем не походила на Буратино), но она совершенно не выносила, когда ее называли Попугаем, и особенно Какаду. Какаду легко превращалось в Какадушечку, Какадушечка в Кадушечку и Подушечку, а дальше… Дети бывают очень жестоки, особенно к тем из сверстников, которые чем-то отличаются от них.

Несмотря на насмешки, Белла не приобрела болезненную уязвимость, не стала угрюмой и мрачной. Наделенная от природы веселым и смелым характером, она легко заводила друзей, которых у нее был вагон и маленькая тележка. В своем классе она, пусть и не отличница, пользовалась таким авторитетом, что никому не приходило в голову ее дразнить; а если пристанет какой-нибудь дурак из другого класса или из другой школы, такого Белла могла и вздуть, если что. «Одни дураки дразнятся», — в эту преподанную родителями премудрость Белла верила свято, а о том, что от дразнилок можно избавиться, ликвидировав причину, то есть исправив нос, даже не задумывалась.

Впервые эти мысли пришли ей в голову, когда она, окончив после школы престижные компьютерные курсы, пришла работать в одну крупную фирму. Если до сих пор Белла вращалась в узком кругу, где к ее чрезмерно оригинальному личику все привыкли, то теперь ей приходилось общаться с большим количеством людей, и она не могла не замечать, какое впечатление производит на непривычного человека ее внешность. Если бы она могла позволить себе заниматься только компьютерами, перевоплотиться, стать призраком компьютерных сетей! Но, к глубокому сожалению, работа требовала непосредственного контакта с клиентами… Окончательно добил Беллу один случайно услышанный разговор, из которого она поняла, что в фирме ее за глаза прозвали Карлик-Нос. «Ну, допустим, Нос — это понятно, — рассуждала она сама с собой, — это даже не обидно… Почти… Но карликом-то меня обзывать — за что? Во мне метр семьдесят восемь, какая же я — Карлик? Нет, надо что-то менять!»