Впрочем, я сомневался, что его пятьсот второй номер находился в ведении Комитета.

Грязно-белый двадцатиэтажный корпус высился впереди в дрожащем мареве жаркого утра, а справа, над его пятиэтажным соседом, подобно опустившемуся космическому кораблю из далекого будущего, реяла круглая надстройка знаменитой «Шайбы», места силы для тех, кто знал тайный вход в кафе-бар через лифт и мог позволить себе заплатить трешку за право войти. Я надел темные очки, нахлобучил кепку пониже, поднялся по пологим ступеням и вошел в просторный прохладный холл. Пожилой швейцар быстро взглянул на меня и отвернулся с безразличным видом, заложив руки за спину. Слева за столом рядом с раскрытой дверью в отдел сидел милиционер в форме и что-то писал. Усталые помятые проститутки молча пили чай за стойкой в лобби-баре. Иностранец с красным лицом и белыми волосами похмелялся водкой, запивая ее пивом из высокого запотевшего бокала и зажмуриваясь от удовольствия при каждом глотке. На диване под пальмами расположился субъект в душном костюме и читал «Огонек», временами окидывая скучающим взглядом вестибюль, посередине которого стояла группа интуристов с яркими чемоданами.

– Magst du die Stadt?

– Ja, er sieht aus wie Dresden[16], – услышал я, проходя мимо, и, как это часто бывает при звуках языка Гейне и Гёте, на мгновение оказался в зимнем лесу и увидел в прорезь прицела винтовки, как из кузова броневика выпрыгивают солдаты в серо-зеленых шинелях. Генетическая память – цепкая штука.

Лифт поднял меня на пятый этаж. Толстые ковровые дорожки глушили звук шагов. Номер 502 находился в самом конце коридора, и с точки зрения конспирации выбран был идеально: никто не будет проходить мимо, ни случайных глаз, ни ушей, а утром, как сейчас – еще и никаких соседей вокруг. Я подошел к двери, собрался с мыслями и постучал.

Дверь распахнулась.

– Виктор? Входите, входите! Я вас ждал!

Он был на полголовы пониже меня, пожилой, но крепкий и энергичный, из тех людей, кто начинает протягивать для приветствия руку еще за несколько шагов, а потом долго жмет ее, с энтузиазмом потряхивая. Правда, сейчас рукопожатие вышло немного неловким: я промахнулся мимо ладони и, видимо, слишком сильно прихватил пальцы, так что дядя Володя болезненно сморщился и отдернул руку. На указательном пальце правой руки сквозь лейкопластырь проступило пятнышко крови.

– Ох, простите великодушно! – воскликнул я. – Не рассчитал.

– Да ничего, ничего! У меня просто порез тут, консерву неаккуратно открыл, знаете ли… Да вы проходите, присаживайтесь!

Номер был категории «люкс»: короткий коридорчик с туалетом и ванной, направо – спальня, в просторной гостиной диван и два кресла, журнальный столик, большой цветной телевизор на тумбочке и даже маленький холодильник под застекленным пеналом с посудой. На спинке стула рядом с письменным столом висел старомодный двубортный пиджак, на лацкане которого я заметил две полоски орденских планок.

Я сел в кресло и положил на столик очки и кепку; дядя Володя закрыл дверь, накинул цепочку и тоже уселся напротив. Он был похож на положительного директора завода или председателя колхоза, как их обычно изображают в кино: открытое лицо, густые седые волосы зачесаны назад, умный взгляд из-под кустистых бровей. Некоторое время мы молча рассматривали друг друга, а потом дядя Володя сказал:

– Ну и в историйку мы с вами вляпались, Виктор… эээ…

– Можно просто Виктор.

– Да-а-а-а, – протянул он и предложил: – Может, чайку? Или кофейку? Или чего покрепче?

– Попозже.

– Да, да, вы правы, конечно – сначала дело! Тогда закурим?

Я вытащил из кармана пачку и протянул ему. Дядя Володя замотал головой, вскочил, подбежал к стулу, похлопал по карманам пиджака, вынул оттуда портсигар, коробку спичек, снова уселся и закурил.

– Мы так по телефону коротенько с Вами как-то, – снова заговорил он. – Напомните, откуда Вы моего племянника знаете?..

– Мы с вашим племянником не знакомы, – поправил я. – Я друг Саввы Ильинского. Он и передал мне ваш номер.

– Ах, да, да! Савва, конечно. Тот самый! А с ним, простите, как познакомились? Работали вместе или?..

Он часто и глубоко затягивался папиросой, поглядывая на меня через дым и стряхивая пепел в широкую, как тарелка, массивную мраморную пепельницу, стоящую между нами на столике.

– Савва сам обратился за помощью, – пояснил я. – Пришел ко мне домой вместе со своей спутницей несколько дней назад. Честно говоря, я до конца не понимаю, почему именно ко мне.

– А вы, позвольте спросить, где работаете?

– В милиции.

Дядя Володя откинулся на спинку кресла и посмотрел на меня с любопытством.

– Вот как? Неожиданно. И что, тоже верите в эту былину с инопланетянами и с какой-то волной, которую изобрел Савва и которую непременно нужно спрятать от наших военных?

– Ну, если я здесь, стало быть, верю. А вы?

Он рассмеялся и с силой провел рукой по волосам.

– Знаете, я человек практический, можно сказать, приземленный. Всю жизнь в торговле работаю – никакой романтики, про фантастику уж не говоря, один трезвый расчет да презренный металл. Но вот ученым, знаете ли, привык верить. Это мы с вами люди простые, а они, ученые то есть, рождены как раз, чтобы сказку сделать былью – так что не нам им указывать, где быль, а где сказка. Я, конечно, сначала племяннику не поверил: ну какие, скажите на милость, инопланетяне и НЛО? А потом он меня как-то вот, знаете…

Дядя Володя пошевелил крепкими пальцами, подбирая слова.

– Убедил? – подсказал я.

– Убедил, – с готовностью согласился дядя Володя. – И про эту волну так складно, и про военную угрозу…В общем, решил помочь, чем могу.

– Поэтому я и здесь.

– Ну да, ну да…

Дядя Володя колебался, и его можно было понять. Ему приходилось импровизировать, мне тоже. Я не торопил. Он раздавил папиросу, встал и прошелся по комнате.

– Честно говоря, я думал, что Савва сам приедет… Поймите, Виктор, я не то чтобы не доверяю вам, но…

– Владимир Владимирович, – начал я, – мы с вами оказались в такой ситуации, когда вообще сложно кому-либо доверять. Савва потому и попросил меня встретиться с вами, что тоже не до конца уверен, так сказать, в безопасности. И я согласился, потому как ставки в игре высоки, и лучше рискнуть мной, человеком в данной истории малозначащим, чем Ильинским. Ваши сомнения мне понятны. Но сейчас я могу или уйти, и тогда вы больше никогда не услышите ни про Савву, ни про его спутницу, или остаться, и мы с вами обговорим детали того, как помочь Ильинскому уйти за границу.

Дядя Володя молча стоял посреди комнаты, глядя в пол и приподнимаясь и опускаясь на носках. Проходили секунды, длинные, как часы. Наконец я затушил сигарету и решительно сгреб со стола кепку и солнечные очки.