…И в тайге гремящий выстрел

Ранил птицу и меня.

Думал — все во мне уснуло,

Не важны ни боль, ни смысл…

Защемило, затянуло

В печь осеннего огня…

«Вот точно как я, — думала девушка. — Тоже ведь думала, что во мне все уснуло, что ни чувства, ни смыслы не важны, и я могу быть такой, как все, такой, как надо, как хочет Маринка. Оказалось — не могу. Чувствую себя той самой раненой птицей».

А песня продолжалась, и Наташа тихонько пела вместе с автором:

Уезжал в зеленый омут,

Убегал в волшебный город,

И в прыжках сквозь арки радуг

Сам себя тренировал.

Знал же, знал, что не поможет,

Приобрел ненужной ложью

Пустоту ночей бессонных

И восторженных похвал…

«И я врала, притворялась, старалась… Ломала себя. Зачем? Не хочу больше. Не буду. Хватит».

Решение пришло внезапно и так ясно, что Наташа даже в первый момент удивилась. На следующий день забрала документы из колледжа и перестала ходить на занятия, а летом поступила в колледж культуры на специальность «Этнохудожественное творчество». Среди тех людей, с которыми ей придется впоследствии работать, наверняка не окажется тех «хвостов», за которыми гоняется Маринка, эти люди будут другими, не такими, как вся эта Маринкина тусовка. Люди, которым интересно в свободное от работы время заниматься изучением и сценическим воплощением народного поэтического и музыкального творчества, обрядов и танцев, просто не могут быть такими же, как те, которые с утра до вечера ищут и ловят пресловутые «хвосты», пишут хамски-разнузданные комментарии на интернет-форумах и исступленно считают лайки под своими фотками в Инстаграме.

Маринка, ясное дело, ее не одобрила. Ругалась, скандалила, требовала восстановиться в прежнем колледже и начать посещать занятия, так прошло два месяца, потом наступило лето, Наташа поступила в колледж культуры, и Маринка махнула рукой. Но от первоначальной цели не отступилась, периодически пытаясь вразумить непокорную и странную подругу, которую воспринимала как младшую неразумную сестру, нуждающуюся в опеке и покровительстве.

Вот и сегодня она снова завела свою песню:

— Ладно, учись где хочешь, но ты должна понимать, что этой своей этнографией ты денег не заработаешь и нормальной жизни не построишь. Хочешь всю эту народную муть — пожалуйста, но жить-то ты на что собираешься? На свою убогую зарплату? Хвост нужен, пойми это наконец! Нужен папик, который тебя всем обеспечит, а там — хоть пой, хоть пляши, хоть баллады со сцены читай. Ну почему ты такая тупая и упрямая?

Тихо улыбаться и не отвечать уже вошло в привычку. Да и что тут ответишь?

— Ты что, не понимаешь, как жизнь устроена? — продолжала вещать Маринка, нанося на ресницы тушь: она собиралась с компанией в ночной клуб. — У тебя есть мегаценный товар: молодость и красота, и его нужно продать в хорошие руки и подороже. Вот твержу тебе, твержу… Да выдерни ты свои наушники в конце-то концов! Я что, в пустоту говорю?

Она не умолкала все то время, пока красилась, одевалась и вертелась перед зеркалом. Наконец пытка воспитанием закончилась, Маринка убежала.

Оставшись одна, Наташа вспомнила, что уже несколько дней не читала форум, посвященный культуре периода оттепели. Народ на форуме собирался серьезный, ни одного голословного утверждения себе не позволял, все доводы и соображения, а также факты чаще всего подтверждались ссылками, переходя по которым можно было прочесть множество интереснейших материалов о той жизни, в которой хотела бы существовать и сама Наташа. «Почему я так поздно родилась? — горестно думала она. — Мне нужно было родиться в пятидесятые годы, сразу после смерти Сталина, тогда бы я как раз успела туда, куда мне нужно. Невезучая я».

И вдруг глаза ее наткнулись на рекламу: «Хотите вернуться в 1970-е? Добро пожаловать на наш сайт». И адресная ссылка. Наташа перешла по ссылке и начала читать.

Через полчаса она закончила оформлять заявку на участие. Конечно, она невезучая, поэтому вряд ли пройдет отбор, тем более он такой сложный и долгий. Но, с другой стороны, почему нет? Она соответствует всем критериям: возраст 19–27 лет, в браке не состоит, детей не имеет, хронических заболеваний нет, интересуется периодом 1970-х годов. Ни профессия, ни образование в качестве условий не указаны. Попытка — не пытка, в конце концов. Жаль только, что ждать еще три месяца. Ну ничего.

…И опять лицом в подушку,

Ждать, когда исчезнут мысли…

Что поделать… Надо, надо

Продержаться как-нибудь…

Вот и Кукин говорит, что надо как-то продержаться. Она продержится, она терпеливая. И упрямая.

* * *

Когда-то Дуня любила все времена года, в каждом находя особую прелесть. И никакую погоду не считала плохой. Жара — отлично! Дождь — весело, а если с грозой — то вообще прикольно! Мороз — замечательно! Она любила жизнь и умела искренне радоваться каждому ее проявлению и каждой прожитой минуте. И еще у Дуни было врожденное умение расставлять приоритеты. Она интуитивно понимала, что важно, а что второстепенно, что главное, а что — малозначительное. Именно это ее качество когда-то в одну секунду сразило Романа Дзюбу. Она тогда работала в ломбарде, а Ромка раскрывал какое-то убийство и пришел к ней с вопросами. Дуня очень старалась помочь, а когда Ромка удивленно спросил, почему она с такой готовностью делает даже больше того, о чем он просит, ответила: «Когда человека убивают, мне кажется, неприлично считаться, кто что должен и что не должен, все должны дружно взяться за руки и помогать друг другу, чтобы найти преступника. Разве нет?» В этих словах была вся сущность Дуни.

Да, так было когда-то. До того, как она встретила Дениса и влюбилась до самозабвения. Влюбленность прошла быстро, а вот последствия давали о себе знать до сих пор. И никакая погода уже не радовала. И весна не радовала. Если раньше Дуня, обладавшая острым обонянием, улавливала самые первые малейшие запахи тающего снега, мокрой земли с подгнившими за зиму листьями, нагретого внезапным солнышком асфальта и наслаждалась ими, то теперь она чувствовала только запах гари и выхлопных газов, а спустившись в метро, отмечала запахи несвежей одежды и немытого тела. Отмечала равнодушно, не морщась и не раздражаясь. Необходимость продержаться, выстоять перед манипуляциями Дениса отнимала у нее все силы. Она это понимала. И Ромка тоже это понимал, и от осознания этого Дуне становилось еще более стыдно: мало того, что она причинила Роману такую боль, так теперь она еще и вынуждает его терпеть ее слабость, смотреть на ее посеревшее лицо и потухшие глаза.

Выходя с работы, она посмотрела на себя в зеркало. Да, так и есть, ничего не изменилось с утра. По пути домой нужно зайти в магазин, купить… Что она хотела купить? Ведь утром, заглядывая в холодильник, она вроде бы даже план составила, что будет готовить в ближайшие дни, но к концу рабочего дня все забыла. И не потому, что сильно устала на работе, нет, все как обычно. Просто если по утрам у нее еще бывает хоть капля прежнего куража, вкуса к жизни и желания сделать сегодняшний день лучше вчерашнего, то к вечеру Дуня превращается в безвольную куклу без всяких желаний, стремлений и интересов. Каким-то образом Денису удалось сломать ее. Интересно, можно ли куклу починить или поломка уже неисправима? «А как же Ромка? — мелькнула в голове испуганная мысль. — Он ждал меня. Он верил, что рядом с ним будет прежняя Дуняша, которую он так любил. И любит по-прежнему. Он переступил через мужскую гордость, через самолюбие, не прогнал меня поганой метлой, когда я заявилась к нему со своими объяснениями. Он видит, что я не такая, как прежде, но верит, что меня можно починить. И я не должна его подвести, обмануть его ожидания. Он столько сил вкладывает в то, чтобы мне помочь, а ведь ему самому нужна помощь: не так-то просто жить рядом с выпотрошенной бесчувственной игрушкой. Впрочем, почему бесчувственной? Я много чего чувствую. И Ромку очень люблю. Очень. Я понимаю, что нельзя оставаться такой, какая я сейчас, это неправильно и по отношению к Ромке, и по отношению к собственной жизни. Но что же делать, если у меня нет сил меняться… У меня ни на что нет сил…»