Ромка прав. Ей нужно восстановиться. Ей нужна передышка, во время которой она будет свободна от этих бесконечных «качелей» и наберется сил.

Она залпом выпила полстакана сока.

— И что это за чудесное место, куда ты хочешь меня отправить?

— Пока не знаю, организаторы еще не решили, где проводить квест, они в процессе выбора. Но это будет точно не в Москве. Тебе придется уехать.

— Когда?

— Летом. В июне или июле, это пока тоже не определено.

Как-то странно… Неизвестно где, непонятно когда, а Ромка уже собирается ее туда отправлять… Может, это все только разговоры? Может быть, он просто пытается проверить, насколько твердо она приняла свои решения?

Наверное, ее колебания отразились на лице, потому что Роман вдруг рассмеялся:

— Звучит сомнительно, да? Есть сайт, ты можешь зайти на него и прочитать все условия. Если заинтересует — зарегистрируешься, подашь заявку на участие. В мае будет предварительное собеседование по скайпу, потом тестирование. Если все пройдешь, тебя возьмут на основное мероприятие, которое продлится максимум месяц, но, возможно, закончится быстрее.

Она неуверенно молчала.

— Дуняша, это длинная и сложная история, и если тебе затея не нравится в принципе, то я не буду тратить наше с тобой время на долгие рассказы. Нет — значит нет. Но если мое предложение показалось тебе хоть сколько-нибудь дельным, ты дома посмотри сайт, прикинь, оставь заявку, а я завтра расскажу тебе все, что знаю. Ну, или послезавтра, если завтра снова приду поздно.

На дне креманки осталась последняя ягодка. Дуня задумчиво рассматривала ее, словно стояла перед необходимостью принять решение: съесть ее или оставить. Вроде и не хочется больше… Но вроде как-то глупо оставить одну ягодку, когда уже съедено штук двадцать… Господи, о чем она думает?! На что тратит тот самый внутренний ресурс, которого и так уже не осталось?!

Ромка прав. Нет ничего плохого в том, чтобы избавиться от необходимости испытывать либо страх, либо стыд и вину. Нет ничего плохого в том, чтобы помочь себе. Потому что этим она поможет и Ромке, который тоже устал, и не только от самой Дуни в ее нынешнем состоянии, но и от долгого ожидания. «Когда мы позволяем себе страдать, мы заставляем страдать и тех, кто рядом с нами. Это же так просто! Это так очевидно! Почему мы почти никогда не задумываемся об этом? Почему забываем о том, что вид наших страданий отравляет существование наших близких? Мы должны бороться если не ради себя, то хотя бы ради них».

Она посмотрела на часы: половина восьмого. Ромка сказал, что свободен до девяти.

— Ромчик, я так поняла, что психотерапевта наш с тобой бюджет не выдержит, а как насчет сэндвича? Угостишь даму?

— Конечно, — обрадовался Роман и тут же взмахом руки попросил официанта подойти.

— Тогда я предлагаю честный обмен, — сказала Дуня. — Я тебе съем сэндвич, а ты мне расскажешь длинную и сложную историю.

— Ну вот, — он тут же расстроился, — я-то, дурак, обрадовался, что у тебя аппетит появился, а ты, оказывается, будешь есть «мне», чтобы угодить. Нет, я так не согласен. Не хочешь — не ешь, не заставляй себя.

— Буду есть, — решительно проговорила она и скорчила рожицу, которая изначально планировалась как «зверская», но, похоже, получилась веселой и лукавой. — Тебе назло, а себе на пользу.

Сэндвич принесли быстро. И Дунин телефон зазвонил именно в тот момент, когда официант поставил перед ней тарелку. Она посмотрела на дисплей: Денис. Ну, само собой, разве могло получиться иначе?

Дуня уже занесла было руку над телефоном, чтобы взять его, но внезапно передумала, взяла нож и вилку, отрезала изрядный ломоть сэндвича, отправила в рот и только после этого ответила на звонок.

— Привет, — зазвучал в трубке такой знакомый и такой теперь уже ненавистный голос. — Ты уже доехала до дома? Или еще в пути?

— Привет. Я ужинаю, — ответила она не вполне внятно, жуя хлеб с ветчиной, сыром и салатом.

— Ох, Евдокия, как ты была деревней — так и останешься, — театрально вздохнул Денис. — Сколько раз я тебя учил, что разговаривать с набитым ртом неприлично!

Она заранее знала, что он скажет именно это. И хотела, чтобы он это сказал. Вот он и сказал. Мысль о том, что она может манипулировать Денисом с такой же легкостью, с какой он манипулировал ею, никогда прежде не приходила в голову почему-то.

— А еще ты много раз говорил, что неприлично втягивать в разговор человека, который ест. У тебя всегда было плохо со слухом. Я же ясно сказала: я ужинаю. Что непонятно?

— А чего ты такая сердитая? Тебя кто-то обидел?

Очень хотелось нажать кнопку отбоя, но по правилам первым должен попрощаться тот, кто позвонил. Нарушение правила означало либо невоспитанность собеседника, либо его желание уйти от неприятного контакта, то есть слабость. Ну что ж, у Дениса тоже есть слабые места, например, его показное, нарочитое эстетствование. Дуня свободной рукой подвинула Роману свою тарелку и приборы, показала жестами, чтобы отрезал ей новый кусок.

— Меня никто не обидел. Я ужинаю. У меня еда остывает, — вполне мирным тоном проговорила Дуня.

Роман протянул ей вилку, на которую наколол отрезанный кусок.

— Ну конечно, мирское и телесное для тебя всегда было важнее возвышенного и духовного, — назидательно констатировал Денис. — Примитивное ты существо, Евдокия. Но в тебе есть потенциал, из тебя в умелых руках еще может что-то получиться. Мы начнем, пожалуй, с концептуальной живописи, сегодня как раз открылась очень интересная выставка в галерее моего друга, жду тебя через час…

Дуня ухватила протянутый кусок и начала жевать.

— Не-е, — протянула она, — за час я доесть не успею, у меня тут много. И в живописи я ничего не понимаю, вообще не люблю ее.

Она буквально видела, как ее собеседник брезгливо морщится, слушая ее речи «с набитым ртом».

— Как ты можешь не любить живопись, если любишь камни? Ты видишь красоту, значит, восприятие мира глазами тебе не чуждо. Ты выдумываешь, Евдокия. Доедай свои помои или что ты там жуешь — и быстренько приезжай, я встречу тебя у входа…

— Вот представь себе, имеет место парадокс, — она сунула в рот следующий отрезанный Ромкой кусок. — Люблю камни, но не люблю живопись. Люблю мужчин, но почему-то не люблю тебя. Загадка.

— Слушай, — взорвался Денис, — ты можешь перестать жевать, пока я с тобой разговариваю?

— Не вижу связи. Ты разговариваешь, я жую. Распределение функций. Все по-честному.

— Ты стала совершенно невыносима, Евдокия! Раньше ты такой не была. С тобой невозможно общаться!

— Ты свободный человек в свободной стране. Имеешь право поступать так, как хочешь. Зачем же насиловать себя? Не нужно.

— Ну, я понял, что сегодня ты не в настроении. У тебя, случайно, не критические дни? Ладно, на выставку пойдем завтра, так и быть. Я позвоню. До свидания, приятного аппетита.