– Подожди радоваться, – скептически заметила Вера. – Шеф вовсе не в восторге от наших планов. Сказал, что сам лично будет за всем следить.

– Плевала я на твоего шефа, – беспечно отозвалась Динара. – Это же научное открытие, как ты не понимаешь? Можно докторскую писать, и не одну.

– Вот и писала бы ее в Казани, – рассердилась Вера. Ей сделалось обидно за Кобзю. Что она позволяет себе, эта соплюшка? Вывела несколько новых формул и решила, что уже пуп земли?

– Зачем в Казани? – нахально заявила Динара. – Я ее в Москве напишу. И ты будешь соавтором.

– Спасибо за доверие, – язвительно проговорила Вера. – Поехали, отвезу тебя в гостиницу.

– Незачем. – Динара потрясла тощей сумкой. – Это все мои манатки. Давай сразу к твоему шефу. Мне не терпится с ним познакомиться.

Они взяли машину и через полчаса были в институте.

Простив опасения Веры, Динара произвела на Кобзю благоприятное впечатление. Он пригласил ее к себе в кабинет и довольно долго беседовал один на один. Затем позвал Веру. Втроем они больше двух часов изучали Динарины труды, причем Кобзя по ходу делал острые и меткие замечания. Вера боялась, что Динара взбрыкнет, но та восприняла критику Кобзи на удивление уважительно, да и вообще, кажется, Петр Петрович нравился ей гораздо больше Гузель. Обычно резкий и дерзкий тон ее смягчился, она то и дело улыбалась и кокетливо опускала ресницы, оказавшиеся неожиданно длинными и загнутыми, как у куклы.

Вера с интересом ждала, чем все закончится. Кобзя был человеком не простым, с двойным дном, и она не удивилась бы, если бы тот, выслушав Динару, вежливо объявил, что ее разработки им пока не нужны. Однако, все случилось наоборот.

Перевернув последнюю страницу, Петр Петрович выпрямился, пожевал губами, внимательно глядя на девушек, и произнес торжественным тоном:

– Как говорил великий Архимед, эврика!

Желтое лицо Динары вспыхнуло. Она продолжала молчать, потупив глаза.

– Вы хотите сказать, – начала Вера, но Кобзя тут же перебил ее.

– Я не хочу. Я уже все сказал. Это уникальный труд, научное открытие, и не воспользуется этим либо полный осел, либо хреновый специалист. Динара, вашу руку! – Он протянул ей свою красную, мясистую ладонь. Динара вложила в нее свои хрупкие пальчики, и Петр Петрович азартно пожал их.

– Значит, вы одобряете совместный проект? – радостно проговорила Вера.

– Конечно одобряю. Девоньки, да вы представить себе не можете, какие дела мы наворотим с такой теоретической базой! Выкупим лабораторию, сделаем ее экспериментальной. Перестанем зависеть от госдотаций! Да я всю жизнь мечтал об этом, а вы, Динарочка, попались мне только сейчас. Ну ладно, лучше поздно, чем никогда.

Вера незаметно бросила взгляд на Динару. Лицо той оставалось бесстрастным и непроницаемым, и если бы не густой смуглый румянец, можно было бы заподозрить, что похвалы Кобзи ей до лампочки. «Кремень, а не девчонка! – с невольным восхищением подумала Вера. – Ей не дашь двадцати пяти, а такое самообладание!»

– Одно только меня беспокоит, – вдруг с сомнением в голосе произнес Кобзя.

– Что именно? – Острый подбородок Динары знакомо напрягся.

– Худенькая вы больно, солнышко! – Петр Петрович добродушно рассмеялся. – Заморили себя научной деятельностью, а наш брат, химик, должен иметь здоровье. Иначе крышка. Отныне мы с Верунчиком берем вас на поруки: будете усиленно питаться, следить за режимом, вовремя ложиться спать, а не доводить себя до ручки. Ясно?

– Так точно. – Динара улыбнулась. Кажется, Вера первый раз видела ее улыбку. Она напоминала осеннее солнышко, выглянувшее из-за обложных туч – такое же робкое и трогательное.

– Ну вот, я знал, что мы друг друга поймем, – удовлетворенно сказал Кобзя. – А сейчас Вера, вези ее в гостиницу, да проследи, чтобы она там как следует пообедала. Все расходы мы оплатим.

– Хорошо. – Вера вывела Динару из кабинета. – Ну что? Ты довольна?

Динара едва заметно кивнула.

– Да, довольна. Сказать по правде, я и не сомневалась, что так будет.

– Однако, от скромности ты не умрешь! – ехидно заметила Вера, вспомнив их утренний разговор на вокзале. Похоже, Динара оказалась права – она уверена в себе на все сто, и уверенность эта вполне оправдана.

– Скромность – удел бездарностей, – равнодушно ответила Динара. – А у нас с тобой ждет блестящее будущее.

– Я-то тут при чем? – удивилась Вера. – Я звезд с неба не хватаю, как ты.

– Ты мне нужна. – Динара поглядела на нее тяжело и пристально, так, что Вера невольно отвела глаза. – Ты умеешь быть коммуникабельной, а я нет. Я буду мозгом, ты языком. Мы обе необходимы друг другу, я поняла это еще в Казани, в первый же день, как увидела тебя. Странно, что до тебя все доходит так долго.

Вера молча глядела на Динару, и у нее рождалось смутное и необычное чувство. Чувство уверенности в том, что эту странную, неулыбчивую девушку послала ей сама судьба, что отныне она ей больше, чем подруга, даже больше, чем сестра. Она не испытывала к Динаре ни любви, ни просто привязанности, но тем не менее, уверенность эта была почти непоколебимой.

– Ну, что стоять, поехали в гостиницу. Я есть хочу, – капризно произнесла Динара, и Вера, очнувшись, послушно двинулась за ней к выходу.

Через неделю Динара совершенно освоилась в лаборатории, Кобзя в ней души не чаял, называл умничкой и второй Марией Кюри.

Вера с утра до вечера занималась растворителем, и ее работа близилась к завершению. Новое сырье действительно сотворило чудо, состав, наконец, приобрел прозрачность, оставалось оформить соответствующие документы, и новый химикат можно было запускать в производство.

Казалось бы, радоваться и радоваться, но на душе у Веры скребли кошки. Рустам за это время не позвонил ни разу, на несколько отчаянных Вериных смсок не ответил, и вообще, как сквозь землю провалился.

Умом Вера понимала, что нужно как можно скорее позабыть командировочный роман и вернуться к обычной жизни. Но то умом. А душа ее, разбитая вдребезги, не желала смириться, она, истекая кровью, продолжала страдать, надеяться и верить. Во что верить? Ведь только чудо могло вернуть обратно ее счастье, а чудес, как известно, в природе не бывает.

С Митей тоже все было хуже некуда. Первые дни после Вериного возвращения из Казани он пытался как-то подступиться к ней, изо всех сил старался быть заботливым, внимательным. Однако, Веру это только раздражало. Она не понимала, как могла раньше жить с ним, испытывать к нему какой-то интерес, нежность, влечение. Все в нем: каждое слово, каждый жест, теперь казались ей глупыми и выспренними, а его увлечение Маринкой пошлым и смехотворным.

Сам Митя очень скоро почувствовал Верино отторжение. Он перестал ночами приходить к ней в спальню, сделался снова молчаливым и отчужденным, еще более, чем был до ее отъезда.