Глава 14

Сидя на лавочке, я грелся на весеннем солнышке и смотрел на поднявшиеся воды Днепра, заполнившие все пространство передо мной, насколько хватало взгляда. Лишь в самой дали у горизонта виднелась серая полоска леса, не успевшего ещё покрыться свежей листвой. В неспешном движении воды чувствовалось столько несокрушимой мощи, что казалось — ещё немного, всего одно ленивое движение потока, и небольшой участок суши, отделяющий меня от речной глади, исчезнет, растворившись без следа, а вслед за этим серые воды поглотят и меня, и мой двор, с расположенными на нем землянками, и мою красавицу жену. Но пока ещё земля стойко сопротивлялась напору движущейся воды, хотя будущее этого двора, да и всей Харевы-Киева было уже предначертано неумолимыми силами природы.

Именно о незавидной участи, ожидавшей мой двор в течении ближайших десяти лет, сейчас я и думал, перебирая события прошедшей зимы. Результаты моих трудов на поприще зарабатывания денег выглядели довольно оптимистично — после окончания торжища я смог выручить за наливки в течении осени и зимы ещё двадцать три солида. Здесь хорошим подспорьем оказался осенний свадебный период, а вот зимой торговля алкоголем щла не шибко хорошо. Хотя, казалось бы, что местным славянам ещё делать? Наливай, да пей и радуйся жизни. Но нет, местный народ оказался не охочь до этого дела. Кроме того, восемь золотых я заработал на продаже пуховых перин и одеял с подушками — их купили князь и богатые купцы. Но больше у меня такого способа заработать не будет — местные эту тему поняли моментально, и теперь пух будет стоить намного дороже, да и конкуренты появятся. Здесь ведь патентного права не существует.

Теперь о расходах. Больше всего денег — восемь солидов — ушло на занятия греческим языком — я всё-таки решил не отказываться от этой затеи, но подошел к этому вопросу со всей скрупулезностью — купил выделанные заячьи шкурки, которые использовал в качестве пергамента и всю получаемую от отца Ефимия информацию конспектировал по-русски, чем немало удивил пресвитера. Точнее, он был в шоке от того, что приехавший из славянской глуши паренек владеет грамотой на неведомом языке. Пришлось ему наплести всякой чуши про Гиперборею, от которой остались некоторые знания в далеких уголках. Кроме того, я хорошо владел методикой изучения иностранных языков, благодаря чему на занятиях я задавал пресвитеру правильные вопросы, а потом уже самостоятельно зубрил полученную информацию. Поэтому мне этих восьми занятий хватило, чтобы изучить основы грамматики и лексики греческого языка. Но с разговорными навыками, разумеется, у меня все было плохо.

Из других расходов стоит упомянуть, разве что пошив беличьей шубки для моей супруги, сам-то я довольствовался пуховиком, а вот её решил побаловать, для чего пришлось долго втолковывать скорняку, что мне нужна шуба мехом наружу с подкладкой из шерстяной и льняной ткани. Местные-то ведь шили шубы мехом внутрь, что было довольно практично, но совсем неэстетично. Так что моя супруга была обладательницей уникального изделия великолепной беличьей шубки с капюшоном. Но этот период эксклюзивности был сравнительно недолгим — уже через месяц княгиня Преслава ходила в похожей, но пошитой из куньего меха, шубе. А потом и купчихи стали подтягиваться. Женщины красоту на лету схватывают. А я Анечке кунью не стал делать, чтобы не вызывать раздражения у власть и деньги придержащих. Белка тоже вполне прилично смотрится, тем более на моей красавице, с которой мы стали по-настоящему близки этой зимой.

Вот так я и сидел, вспоминая прошедшую зиму и размышляя о перспективах. А здесь действительно было о чем подумать. Из разговоров с отцом Ефимием, я знал, что для переезда в Константинополь требуется по самым скромным подсчетам тысячу солидов. А такую сумму текущими темпами я смогу собрать только лет за тридцать. Поэтому надо расширяться и диверсифицировать бизнес. Но, в первую очередь, сейчас надо думать о том, как переехать отсюда, из опасной близости с рекой, а с этим тоже проблемы. Как я успел выяснить, купить земельный участок с постройками вдали от реки можно за сорок солидов, то есть в этом году перебраться никак не получится. Есть ещё вариант с переездом за пределы Харевы-Киева в холмы, но там уже расположены родовые земли и взаимоотношения совсем другие, так что эту тему надо ещё тщательно изучить. В любом случае получается, что в этом году мы ещё будем жить здесь, на постепенно разрушающемся берегу Днепра. Вот такие у меня вырисовываются перспективы, не сказать что печальные, но и радужными их тоже не назвать. Оторвавшись от созерцания великой реки, я, обернувшись, с грустью посмотрел на свои и соседские дома-полуземлянки. Убожество. Даже трудно поверить, что одновременно с этим архаичным поселком, в этом мире существует мегаполис с населением в полмиллиона, с водопроводом и канализацией, с большими каменными домами и мощёными улицами.

— Андрюшенька! Пора обедать! — раздался звонкий как колокольчик голос моей ненаглядной и я с тяжелым вздохом направился к столу, стоящему во дворе.

Сегодня было уже достаточно тепло, чтобы расположиться на свежем воздухе, что не могло не радовать после того, как последние полгода приходилось питаться в сумраке пропахшей дымом землянки. Трапеза сегодня не сильно радовала глаза и желудок — на первое был пустой борщ, который получался у Анечки довольно неплохо, а на второе — уже успевшая набить оскомину каша. До апреля не сохранилось, да и не могло сохраниться при существующих технологиях хранения ни гусятины, ни мяса забитого осенью скота. Коровы по весне молока не дают, рыба не ловится. Вот и получается пост самым естественным образом. Но ничего, скоро должен начаться гусиный перелет на север — отъедимся!

После обеда последовал традиционный отдых, во время которого я, как всегда в последнее время, прилично подустал — Анечка показывала хороший аппетит к постельным удовольствиям и не позволяла мне спокойно расслабляться на мягкой перине.

Когда через пару недель вода начала спадать, я занялся обустройством берега — заказал у плотников небольшой плот, который закрепил с помощью якорей и стяжек, сделал удобную лестницу для спуска и выложил край берега связанными жердями, чтобы уберечься от обвала. К плоту я перегнал свою лодку, которой фактически не пользовался, но продавать было жалко. Мой причал тут же был облюбован жителями ближайших дворов для набора воды на хозяйственные нужды и теперь у меня во дворе довольно часто можно было встретить соседей с деревянными ведрами в руках. Оставалось только