Эйн, цвей, дрей!

И швырял ударник палочки,

А волшебники, с опаскою

Наблюдая это зрелище,

Говорили: «Раз, два, три!»,

Что, как вам уже известно, означает:

«Эйн, цвей, дрей!»

Так и шли они по миру безучастному,

То проезжею дорогой, то обочиной…

Только тут меня позвали к Семичастному,

И осталась эта песня неоконченной.

Объяснили мне, как дважды два учебники,

Что волшебники — счастливые

волшебники!

И не зря играет музыка —

Ламца-дрица, оп-ца-ца!

И не зря чины и звания —

Вроде ставки на кону,

И не надо бы, не надо бы

Ради красного словца

Сочинять, что не положено

И не нужно никому!

Я хотел бы стать волшебником,

Чтоб ко мне слетались голуби,

Чтоб от слов моих, таинственных,

Зажигались фонари —

Эйн, цвей, дрей!

Но, как пёс, гремя ошейником,

Я иду, повесив голову,

Не туда, куда мне хочется,

А туда, где:

— Ать — два — три!

Что ни капли не похоже

На волшебное:

«Эйн, цвей, дрей!»

<1966>

Баллада о том,

как одна принцесса

раз в два месяца приходила поужинать

в ресторан «Динамо»

Женщинам одним в ресторан было входить запрещено.

_____

И медленно, пройдя меж пьяными,

Всегда без спутников, одна…

А. Блок

Кивал с эстрады ей трубач,

Сипел трубой, как в насморке,

Он и прозвал ее, трепач,

Принцессой с Нижней Масловки,

Он подтянул, трепач, штаны

И выдал румбу с перчиком,

А ей, принцессе, хоть бы хны,

Едва качнула плечиком.

Мол, только пальцем поманю —

Слетятся сотни соколов,

И села, и прочла меню,

И выбрала — бефстроганов.

И все бухие пролетарии,

Все тунеядцы и жулье,

Как на комету в планетарии,

Глядели, суки, на нее…

Румба, та-да-ра да-ра-да-ра-да,

Румба, та-да-ра-да-ра-да-ра!

Бабье вокруг, издавши стон,

Пошло махать платочками,

Она ж, как леди Гамильтон,

Пила ситро глоточками.

Бабье вокруг — сплошной собес! —

Воздев, как пики, вилочки,

Рубают водку под супец,

Шампанское под килечки.

И, сталь коронок заголя,

Расправой бредят скорою —

Ах, эту б дочку короля

Шарахнуть бы «Авророю»!

И все бухие пролетарии,

Смирив идейные сердца,

Готовы к праведной баталии

И к штурму Зимнего дворца!

Румба, та-да-ра-да-ра-да-ра-да,

румба, та-да-ра-да-ра-да-ра!

Душнеет в зале, как в метро,

От пергидрольных локонов.

Принцесса выпила ситро

И съела свой бефстроганов.

И вновь таращится бабье

На стать её картинную —

На узком пальце у нее

Кольцо за два с полтиною.

А время подлое течет,

И, зал пройдя, как пасеку,

«Шестерка» ей приносит счет —

И всё, и крышка празднику!

А между тем пила и кушала,

Вложив всю душу в сей процесс,

Благополучнейшая шушера,

Не признающая принцесс.

Румба, та-да-ра-да-ра-да-ра-да,

Румба, та-да-ра-да-ра-да-ра!

Держись, держись, держись, держись,

Крепись и чисти перышки!

Такая жизнь — плохая жизнь —

У современной Золушки,

Не ждет на улице ее

С каретой фея крестная.

Жует бабье, сопит бабье,

Придумывает грозное!

А ей не царство на веку —

Посулы да побасенки,

А там — вались по холодку,

«Принцесса» с Нижней Масловки!

И вот она идет меж столиков

В своем костюмчике джерси.

Ах, ей далеко до Сокольников,

Ах, ей не хватит на такси!

Румба, та-да-ра-да-ра-да-ра-да,

румба, та-да-ра-да-ра-да-ра!

<1967>

Канарейка

Кто разводит безгласых рыбок,

Кто, забавник, свистит в свирельку, —

А я поеду на Птичий рынок

И куплю себе канарейку.

Все полета отвалю, не гривну,

Принесу её, суку, на дом,

Обучу канарейку гимну,

Благо слов никаких не надо!

Соловей, соловей, пташечка.

Канареечка жалобно поёт!

Канареечка, канарейка,

Птица малая, вроде мухи.

А кому судьба — карамелька,

А кому она — одни муки.

Не в Сарапуле и не в Жиздре —

Жил в Москве я, в столице мира,

А что видел я в этой жизни,

Окромя верёвки да мыла?

Соловей, соловей, пташечка.

Канареечка жалобно поёт!

Ну, сносил я полсотни тапок,

Был загубленным, был спасённым…

А мне, глупому, лучше б в табор,

Лошадей воровать по сёлам.

Прохиндей, шарлатан, провидец —

И в весёлый час под забором

Я на головы всех правительств

Положил бы тогда с прибором!

Соловей, соловей, пташечка,

Канареечка жалобно