у дяди Юры. Борис продолжал поддерживать хорошие отношения с заведующим складом культтоваров и, продав ему ещё несколько пластинок, сумел поменять свой батарейный приёмник на новый, более совершенный, работавший от электросети — СИ-235. Этот приёмник позволял принимать почти все крупные города Европы. Продолжал Борис удовлетворять и свою страсть к коллекционированию старой «Нивы». К этому времени при помощи знакомых букинистов и торговцев с толкучки на Сенном базаре ему удалось собрать более 15 годовых комплектов.

Как ни старалась Катя, но соблюдать точно сроки кормления Майи она не могла. Надо помнить, что для этого ей приходилось со своей работы бегать в ясли, а путь занимал около двух километров. Да и на работе, при всём желании, вырваться точно в необходимое время не всегда удавалось.

Таких учреждений, как «Молочные кухни», тогда в Краснодаре не было, не было и специальных питательных смесей для грудных детей, которые имеются сейчас. Работники яслей, чтобы унять плачущего ребёнка, давали девочке разбавленное коровье молоко и, возможно, делали это не всегда с должным соблюдением чистоты. В результате двухмесячная Майя в конце июля заболела дизентерией, вскоре перешедшей в диспепсию. Крепкая девочка через неделю заболевания превратилась в худенькую, бледную, слабенькую малышку. Как всегда, к больной пригласили доктора Ашуркова.

Мы ещё не сказали о том, что в то время в Краснодаре была широко распространена частная практика врачей. К таким частнопрактикующим врачам принадлежал и Ашурков. Ранее, когда он лечил Ниночку, каждый его визит обходился в пять рублей. В этот раз, когда он узнал, что Борис — студент-медик, он от денег категорически отказался и впоследствии неоднократно посещал Майю по собственному желанию, бесплатно. Осмотрев ребёнка и расспросив родителей, Ашурков сразу установил, что у Майи диспепсия — следствие нерегулярного кормления, как тогда говорили, перегорания молока у матери. Доктор предложил ребёнка из яслей немедленно забрать, кормить её только материнским молоком и в строго определённое время.

В амбулатории, которая обслуживала район, Кате очень долго не давали больничный лист. Молодые врачи, осматривавшие мать и ребёнка, не соглашались с диагнозом Ашуркова, а так как у девочки не было повышенной температуры, то они и не видели оснований для выдачи больничного листа. Только после вмешательства Ашуркова они признали диагноз, но больничный так и не дали. В то время, кстати сказать, это вообще было редкостью.

Несмотря на совет доктора, Катя по-прежнему носила Майю в ясли. Состояние девочки продолжало ухудшаться. Даже после кормления грудью у неё возникала рвота, иногда доводившая её почти до потери сознания. Ребёнок становился слабее с каждым днём. Кате пришлось выпросить на работе отпуск без сохранения содержания.

После нескольких дней пребывания Майи дома и регулярного кормления её материнским молоком девочка стала поправляться. К сожалению, не обошлось и без осложнений. От невыясненной причины, а, может быть, и как следствие ослабления организма, у ребёнка на лице и кое-где на теле появилось много маленьких нарывчиков, быстро покрывавшихся корочками. Эти болячки очень беспокоили малышку. Всё тот же Ашурков установил диагноз — импетиго. Он выписал какую-то жидкую мазь с применением ртути — каломели. Однако эта мазь, как и многочисленные средства, рекомендованные соседками, особого эффекта в лечении не дала. Борис вспомнил, что когда-то подобные гнойнички были на бороде у одного из сторожей лесного склада. Помнила об этом и Катя, а также и то, что тогда этот старик вылечился каким-то лекарством, содержавшим серу. Она попросила мужа попробовать выписать подобное лекарство и для дочки. Поискав в соответствующих справочниках, Борис нашёл средство, содержавшее серу, которое в аптеке называли «болтушкой». Её применение оказало хорошее действие.

Наконец, постоянный материнский уход, регулярное кормление и применение описанных лекарств оказали своё действие. К середине августа Катя снова стала носить девочку в ясли. К этому времени Майя уже подросла, и Катя, кроме утреннего кормления дома и вечернего в яслях, кормила её только один раз. Вскоре Майя набрала потерянный вес и стала снова подвижной и весёлой девочкой. Нужно заметить, что ни в раннем детстве, ни потом, даже во время болезни, Майя не доставляла столько беспокойства родителям, сколько её сестрёнка Нина. Спала она всегда удовлетворительно и в остальное время дня вела себя спокойно.

За время пребывания с больной дочкой дома, Катя как следует занялась обработкой имевшейся в её распоряжении грядки, и выраставшие там огурцы и помидоры обещали дать хороший урожай. Поспела шелковица, ведь около дома росло огромное дерево. Ребята Нечитайло, Лёнька — сын хозяина, Эла и Нина Алёшкины, собирая и поедая в огромных количествах ягоды этого замечательного дерева, были вечно перемазаны его соком.

В доме жили пёс Пушок, кошка Мурка, а в сарае похрюкивал уже подросший поросёнок, которого собирались осенью заколоть. Катя как-то выразилась:

— Начинаем обрастать хозяйством…

Наступила осень, начались занятия в институте. На третьем курсе Борису уже по-настоящему пришлось столкнуться с практической медициной и целым рядом совершенно новых для него дисциплин. Окончившие третий курс уже считались настоящими медиками и имели право занимать фельдшерские должности. Герасименко с каждым годом, когда отходили в прошлое теоретические предметы — физика, химия, физиология и гистология, и наоборот, появлялись новые — терапия, хирургия, оперативная хирургия, топографическая и патологическая анатомия и другие, чувствовал себя значительно свободнее, так как они ему были знакомы не только потому, что он в своё время учился в фельдшерской школе, а также и потому, что он их отлично выучил за время своей 30-летней практики. Таким же студентам, как Борис, Быков, Сергеев, да и многим другим, учиться стало труднее.

Правда, именно теперь, когда в занятиях появились, как говорил Герасименко, настоящие медицинские дисциплины, студентам всё чаще и чаще приходилось сталкиваться не с трупами, не с лягушками, не с заспиртованными больными органами, а с живыми людьми, выслушивать их жалобы, осматривать, ощупывать, выслушивать и выстукивать больных, наблюдать за ходом операций, а иногда, если повезёт, и выполнять кое-какие медицинские манипуляции: делать подкожные или внутримышечные инъекции, перевязывать раны, или даже участвовать в операциях в качестве второго, добавочного ассистента. Борис только тогда, когда впервые начал как-то помогать больному человеку, понял, что это действительно его призвание, именно для этого он живёт и существует. А всё то, что он делал до сих пор, все тринадцать лет, которые он потратил на другое, были чем-то проходящим, совсем не нужным в его жизни. Теперь уже не только из-за гордости, а из любви к тому делу, с которым он вплотную соприкоснулся, он не желал отдавать первенства. Чтобы удержаться на высоте, Борис должен был заниматься как можно больше