четвертом этаже, она осознала, откуда у нее такое нехорошее чувство, чего не хватало: криков младенца. Не было слышно ни плача, ни всхлипов – тишина.

Мертвецкая тишина, подумала Хульда, схватившись за горло. Она торопливо постучала, дверь отворили не сразу, и Хульда громко забарабанила по ней кулаками.

– Это Хульда Гольд, – закричала она, ощущая подкрадывающийся страх. – Откройте!

Она взяла себя в руки. Не устраивай драму, сказала она себе. Так в детстве любил говорить отец. Странно, что именно теперь ей пришли в голову его слова. Акушерка заставила себя дышать спокойно. И лишь почувствовав, что легкие снова наполняются воздухом и лицо больше не полыхает, снова постучала.

Наконец дверь приоткрылась, изможденная и удрученная Рут Ротман уставилась на Хульду.

– Вы нарушаете наш покой в шаббат, – сказала она.

Однако Хульда нажала на дверь, вынуждая хрупкую женщину отойти в сторону и уверенным голосом произнесла:

– Я пришла к вашей невестке и внуку. Не обращайте на меня внимания.

– Не можете ли вы прийти завтра?

– Завтра я, вероятно, действительно приду, – бросила Хульда, – а сейчас я хочу удостовериться, что у моих подопечных все хорошо.

Свекровь Тамар все еще преграждала ей дорогу. На лестничную площадку из квартиры повеяло соблазнительными ароматами – бараниной и картофелем.

– Я вчера приготовила чолнт, – заговорила госпожа Ротман, заметив, как Хульда с интересом принюхивается. – Продуктами я запасалась несколько дней, в городе почти ничего нет. Но мясник Ерчик дал мне остатки, а у Ентель, жены зеленщика, в кладовке завалялись с лета сморщенные картофелины.

Хульда сразу хотела пойти к Тамар, но нельзя же быть невежливой. Рут Ротман в первый раз говорила с ней дольше обычного. Завоевать доверие этой женщины никогда не помешает.

– Чолнт? – заинтересовалась Хульда. – Что это?

Ротман с недоверием посмотрела на нее:

– Вы ведь еврейка, фройляйн Гольд? Наш сосед Ицхак сказал, что он знаком с вашим отцом по академии в Берлине.

Хульда обратила внимание, что она произнесла «Берлин», словно оттуда до Шойненфиртеля было как до Луны.

– Мой отец – Беньямин Гольд, – сказала она, надеясь, что Тамариной свекрови этого будет достаточно. И в самом деле, черты женщины слегка смягчились.

– Реформистские евреи, – задумчиво констатировала она, – вот оно что! Они не так строго соблюдают шаббат и его законы. Чолнт – это суп, который томится всю ночь на слабом огне, и во время шаббата стоит в тепле, чтобы не нужно было готовить. Потому что нам запрещено разжигать огонь в этот день. Кроме того, сегодня опять нет газа. – Она тоскливо глядела в пустоту. – Вообще-то туда еще добавляют яйца, – продолжала она. – Они варятся со скорлупой в соку до тех пор, пока коричневый соус не проникнет глубоко в белок. Пальчики оближешь! Но сегодня одно куриное яйцо стоит больше, чем Аври зарабатывает в неделю помощником пекаря. – Она заметила взгляд Хульды и тут же заверила: – Он хороший муж, старается. Постоянно ездит за город и привозит оттуда немного продуктов. Но на самом деле он ищет работу в маленьком городке, где нет такой жесткой конкуренции.

– Для вашего мужа, наверное, тяжело быть поденным рабочим, раз на родине он был мастером.

– Более чем, просто невыносимо. Выпечка Аври, его хала была знаменита на весь город! Покупатели валили в штетл отовсюду. Раньше. Но потом дела пошли хуже, и нам пришлось продать пекарню. Лучше сытый поденщик, чем мертвый мастер-хлебопек.

– Тут я с вами согласна и желаю вам скорейшего улучшения дел. Я слышала, что правительство уже работает над решением проблемы инфляции. – Хульда что-то вычитала в газете об этом. Не совсем поняла, что же именно правительство делает в борьбе с инфляцией, но решила, что капелька оптимизма не помешает. – Ведь когда-нибудь это должно кончиться.

Она заметила отсутствие интереса на лице Рут Ротман. Правительство казалось последней таким же далеким и абстрактным понятием, как мещанский Берлин и академия искусств, не имеющие ничего общего с ее мирком на улице Гренадеров. Тогда Хульда вернулась к цели своего визита. И снова ее поразила тишина в квартире.

– Я пойду проведаю Тамар и малыша, – сказала она и собралась уже протиснуться в дверь. Однако Рут Ротман подняла руку. Казалось, сейчас последуют очередные требования, но ее губы не шевелились. Наконец она бессильно уронила руку и отошла в сторону, пропуская Хульду.

Нахмурив лоб, Хульда огляделась, и страх, сковавший ее на лестничной площадке, опять овладел ею. Она бросилась к дверце, ведущей в спальню Тамар.

Женщина полулежала на матрасе, прислонившись к подушке. От природы роскошные черные волосы лежали поверх одеяла как скатавшийся мех. Она смотрела на Хульду, и выражение ее глаз было таким пустым и застывшим, что Хульде сделалось страшно.

Ребенка на постели не было.

Одним прыжком Хульда опустилась на колени рядом с женщиной. Она пощупала ее холодную безвольную руку.

– Тамар, что произошло?

Казалось, Тамар не слышала. Она уставилась в пустоту, хотя и не отстраняла руку Хульды, но и не отвечала пожатием пальцев.

– Тамар… – настойчиво повторила Хульда, обыскивая взглядом комнату в безумной надежде, что младенец забился куда-нибудь под одеяло или случайно закатился за занавеску, отделявшую заднюю часть комнаты. Но нет, каморка была пуста, как выеденная ореховая скорлупа.

– Прошу вас, скажите мне, что случилось, – умоляла Хульда. – Ваш сын в гостиной? Цви дома, он его забрал? Или приходил раввин и взял вашего ребенка?

Она затормошила Тамар за плечо, и женщина, наконец, повернула голову, словно очнувшись от глубокого сна. Ее глаза наполнились слезами.

– Где ваш сын? – снова спросила Хульда. – Анаит? – она осознанно использовала в обращении ее настоящее имя. – Где ваш ребенок?

– Его нет.

Голос Тамар охрип, будто она ревела или кричала днями напролет.

– Что значит, его нет? – спросила Хульда.

Меня не было всего два дня, думала она, что тут могло случиться? Каким образом ребенок мог пропасть?

– Говорите, умоляю вас. Где он? Почему?

– Я ужасно устала, моя грудь болит, словно сейчас разорвется.

Хульда осторожно отодвинула одеяло, которое Тамар натянула до подмышек. Впереди на сорочке выступили два темных пятна от выделившегося молока.

– Организм вырабатывает молоко. Оно всегда приходит через пару дней после родов. Это означает, что вы сейчас можете вскармливать своего ребенка. Ему нужна грудь. Где малыш?

Женщина снова натянула на себя одеяло, в этот раз до подбородка. Она закрыла глаза, и слеза скатилась по ее щеке.

– Не знаю… Так… будет лучше. – Каждое слово стоило ей неимоверных усилий.

– Как это может быть лучше?

Хульда и сама заметила, что перешла на крик, но не могла ничего с собой поделать. В голове пульсировало: где младенец? Что случилось с Тамар, что