— Предположим на минутку, что ты запомнил, как он выстрелил из лука… — подсказал Аврелий.

— К сожалению, я не видел этого, — ответил Агенор.

— Жаль, потому что в противном случае ты мог бы оказать мне немалую услугу, — вздохнул сенатор, надеясь, что германец поймёт намёк.

— И она будет щедро вознаграждена, — неожиданно произнёс Кастор, который до сих пор молча присутствовал при встрече.

А, так ты хочешь сказать… — просиял варвар. — Ну, если вспомнить как следует, то, конечно, я всё видел! Тот парень был умелым лучником, пускал стрелы, как Одиссей в женихов на пиру у Пенелопы. Знаешь, я ведь читал «Одиссею» — всю от первой строки до последней!

— Молодец. Скажи-ка мне, а есть ли кто-нибудь, кто мог бы опровергнуть твои слова? —озаботился секретарь.

— Никого. Все давно мертвы! «воскликнул Агенор и подмигнул. — Хорошо, хозяин, когда и где следует это засвидетельствовать? Я буду очень убедителен, вот увидишь…

Нет, Валерий не попадётся на эту удочку, рассудил патриций. Чтобы заставить сына Квинта Цепи-она отказаться от своих намерений, нужен совсем другой свидетель, а не германский пленный сомнительной честности…

— Между нами говоря, хозяин, ты ведь сам прикончил этого типа, не так ли? — спросил Агенор, подтолкнув его локтём. — И правильно сделал — предатель не заслуживает ничего другого!

— Предатель? — переспросил Аврелий и насторожился.

— Ну, ведь обычно полководец не платит противнику, чтобы тот снял осаду… — пояснил германец.

Патриций так и вскочил со стула, от этих новостей сердце едва не выпрыгнуло из груди.

— Ты уверен в этом, Агенор? — в сильнейшем волнении спросил он.

— А как, по-твоему, мне удалось бы купить свободу, если бы я не продал браслет, который украл у вождя племени, прежде чем сбежал? Это был браслет из массивного золота, украшенный рельефным изображением двусторонних топоров, и стоил он кучу денег. Римский военачальник дал его нашему вождю и пообещал другие подарки, если мы не начнём наступление. Однако Цепион не выполнил договорённости. Его легионеры должны были уйти в течение нескольких дней. Но время шло, а они оставались в лагере. Поэтому наши и атаковали. В ту ночь я и сбежал. Нас было много больше, но римляне — это римляне, а я нисколько не спешил оказаться в царстве Вотана[50] среди героев, павших в сражении. И прихватил этот браслет, тем более, что его владельцу он вряд ли пригодился бы среди девственниц-воительниц в нашем раю…

— Выходит, Цепион тайно сговаривался с противником и поэтому не хотел повиноваться приказу Сената! А совсем не потому, что собирался увести солдат в надёжное место… — пробормотал потрясённый Аврелий. — Спасибо, Агенор! То, что ты рассказал, очень важно для меня!

— Если я оказался тебе полезен, хозяин, помоги моим детям. Трудно растить восьмерых мальчишек! — попросил германец.

— Пришли ребят в Рим, я отправлю их учиться. Если они такие же смышлёные, как ты, то на фоне иных квиритов воспылают, как олимпийский факел рядом со светильником, — пообещал сенатор в сильнейшем возбуждении. — А теперь извини, но мне нужно до конца разобраться с этой историей!

И поспешил к Кастору, чтобы обсудить эти невероятные новости.

— Когда полководец говорил, что необходимо спасать выживших, я поверил ему и тем более не думал возражать против его нападок на Сейяна. Хотя недостаточное уважение, с каким Цепион относился к префекту претория, казалось мне незаслуженным. Но теперь-то понятно, что у него имелись куда менее благородные причины противиться приказам.

— Чего же он надеялся добиться? Отступление, пусть и стратегическое, не самый лучший способ продвинуться по службе. Может, он на самом деле хотел избежать бессмысленных потерь среди своих легионеров, если учесть, что ваша позиция выглядела совершенно безнадёжной, — рассудил Кастор.

— И всё-таки мы удержали лагерь, — возразил Аврелий.

— Какой ценой! Ведь в живых осталось всего человек пятнадцать!

— Но мы заставили варваров отступить. Это война, Кастор, — с горечью произнёс патриций.

Грек поморщился.

— Уж не хочешь ли ты рассказать мне, как изменилась бы история Рима, если бы Квинт Валерий Цепион отдал врагу этот жалкий клочок леса?

— Кастор, речь шла не только о том, чтобы удержать позицию. Это были трудные времена, когда правил Тиберий Цезарь, который доверял только Сейяну. Партия Агриппины была ещё очень сильна, ведь она — последний прямой потомок божественного Августа и вдова всеми горячо любимого Германика. Так что маловероятно, чтобы такой ненавистный император, как Тиберий, смог бы одолеть её, если бы не военные победы его легионов. Полководец Валерий Цепион, напротив, делал всё, чтобы проигрывать…

— Что ты хочешь сказать?

— Возможно, решение отступить было лишь частью более обширного плана с целью лишить Тиберия поддержки армии и любви плебса. В то время в обществе стихийно возникло весьма серьёзное недовольство, которое умело подпитывалось агентами Агриппины…

— Ты предполагаешь заговор?

— Вполне возможно. В те годы они без конца плелись, сменяя друг друга. Вот посмотри: Цепной платит варварам, чтобы те не атаковали остатки Одиннадцатого легиона, состоящего из самых преданных ему людей, и тем самым спасает его. В то же время Двенадцатый легион прибывает на позицию, предполагая, что лагерь находится в руках римлян… но попадает в засаду и весь уничтожен.

— А молодой трибун, который спешил предупредить их о засаде, лежит в это время в овраге в германском лесу с пробитой головой, — рассуждал секретарь. — Иными словами, у тебя был ещё один отличный повод прикончить старого…

Но Аврелий не слушал его.

— Думаю, я только теперь понял, что там произошло на самом деле, — негромко произнёс он, говоря как бы с самим собой.

— Хотелось бы, чтобы это было именно так, мой господин, потому что тебе придётся объяснить всё это Валерию, и тот не станет тихо и спокойно выслушивать твои заявления о том, что его отец, знаменитый герой войны, — предатель, — поворчал грек.

— Должно быть, в заговор были втянуты и другие полководцы, — продолжал сенатор. — Наверное, готовилась целая серия показательных отступлений. Они не особенно ослабляли военную мощь Рима, но могли усилить враждебность по отношению к императору. Риму не нужны были больше Клавдии, потомки Ливии, а снова требовались Юлии, законные наследники Августа в