тебя есть на то свои причины, и решила сказать тебе правду. Я нашла её на теле Антония Феликса, сразу после его убийства.

«Хозяин таверны говорил, что на труп слетелись насекомые, — рассуждал про себя патриций. — Возможно, крохотная золотая пчёлка была сделана так искусно, что её вполне можно было принять за настоящую?»

— Я подобрала её, пока никто не видел, и спрятала в волосах, — призналась женщина, коснувшись странного толстого пучка волос на голове.

— Очень удобная причёска для воров. Должно быть, их немало в твоей стране!

— Наверное, не меньше, чем в Риме, хозяин! — тотчас ответила эпирота[43], слегка улыбнувшись, что смягчило её наглость. — На самом деле этот пучок на макушке служит для того, чтобы носить груз на голове, — всё-таки сочла нужным уточнить она.

— Зенобия, ты хоть понимаешь, что присвоила единственную улику с места убийства? — строго произнёс Аврелий.

— Знаю, хозяин, но у меня больше нет ничего, что я могла бы оставить дочери, если бы нас разлучили. Я так или иначе выкручусь, а она такая молодая и неопытная, ей стоило бы иметь какую-то вещь, которую можно продать в случае необходимости. Потом, когда ты купил нас, я не посмела говорить с тобой об этом. Я опасалась, что ты продашь нас, поэтому и велела Астерии спрятать подвеску, а этой глупышке вдруг захотелось надеть её…

Выходит, это не та драгоценность, которую носила Глафира, хотя удивительно похожа, даже крючок искривлён так же, хотя это не вязалось с тонкой работой. И всё-таки…

— Минутку! — вдруг воскликнул сенатор. — Это ты согнула крючок, чтобы прикрепить его к цепочке?

— Это сделала Астерия, — ответила мать. — Чтобы удобнее было повесить на шею, а сначала он был изогнут так, чтобы держаться на мочке уха.

Ну конечно, понял, наконец, Аврелий, это же не подвеска, а серёжка! Как он не подумал об этом раньше!

— И что же теперь, мой господин? Ты ведь не выгонишь нас из дома, верно? — захотела узнать встревоженная Зенобия.

— Вы обе, конечно, этого заслуживаете. Вы должны были сразу передать находку стражам порядка! — сердито упрекнул патриций.

Рабыня, должно быть, сожалея о такой оплошности, опустила глаза.

— На этот раз прошу, но горе тебе, если вздумаешь ещё что-нибудь украсть! И для начала смени эту нелепую причёску — в ней можно и кинжал спрятать! — пригрозил сенатор, надеясь, что внушил некоторый трепет этой слишком бойкой служанке. — Следи за ней, Парис, и знай — лично отвечаешь за неё! — добавил он, обращаясь к управляющему.

Парис бесцеремонно выставил из комнаты Зено-бию.

— Идём, женщина, я позабочусь о том, чтобы ты вела себя безупречно! — пообещал управляющий решительным, как ему казалось, тоном.

Вместо ответа рабыня, необычайно удивлённая, что её не станут пороть плетью, поблагодарила его широкой, доверчивой улыбкой.

— Кастор! — кликнул секретаря Аврелий, влетая в таблинум. — У меня поручение, которое тебе точно понравится: нужно развязать язык одной красивой девушке.

— Ах нет, хозяин, на этот раз я не попадусь в твою ловушку! — решительно отказался вольноотпущенник. — Последний раз, когда я повелся на твою сказку, пришлось ухаживать за гладиатор-шей!

— Жаль, — вздохнул Публий Аврелий. — Потому что наш Парис и слышать не хочет о том, чтобы снова отправиться к Глафире…

— А, так речь идёт о куртизанке? — навострил уши грек, но сразу же насторожился: — Но не обманываешь ли ты меня опять, а?

— Ничуть, — ответил патриций и рассказал секретарю историю с серёжкой. — В доме гетеры есть одна очень юная темнокожая служанка, от которой только тебе с твоими обходительными манерами удастся легко получить необходимые сведения.

— Сколько?

— Ну неужели я должен платить тебе за привилегию познакомиться с очаровательной девушкой, Кастор? Я возмещу тебе все расходы, а не хочешь, так передам поручение молодому Полибию, он не заставит повторять дважды…

— Ну, чтобы произвести впечатление, мне понадобится твоя новая туника с вышивкой…

— Хорошо, только узнай, когда Антоний Феликс последний раз был в доме Глафиры. Подозреваю, что куртизанка мне солгала, — сказал Аврелий александрийцу, который тотчас бросился рыться в хозяйском гардеробе.

XIII

ИЮНЬСКИЕ ИДЫ

На следующее утро Публий Аврелий по всему дому разыскивал секретаря, но так и не смог его найти. Грек появился только во второй половине дня, и достаточно было ему дыхнуть в лицо Парису, как управляющий, известный своим слабым здоровьем, зашатался так, словно выпил целый кувшин вина.

— Я ещё не говорил со служанкой, однако принёс тебе две новости, одну хорошую, другую плохую… — пробормотал Кастор, заметно навеселе.

— Начни с первой, — поторопил патриций.

— Я обследовал консульскую кухню, прикинувшись винным торговцем и предложив бесплатно продегустировать товар. Таким образом мне нетрудно было установить, кто рассказал Метронию о прогулках его жены. Этот раб, судя по всему, не впервые промышляет доносами. Выяснив также, что он встречается с хозяйкой соседнего термополиума[44], я постарался познакомиться с ней и предложил сделку в обмен на некоторые слухи о её любовнике, — продолжал Кастор и как бы между прочим рассеянным жестом протянул хозяину список расходов.

— За двадцать конгиев[45] наихудшего вина ты заплатил по цене золота! Боги, да ты с ума сошёл!

— Чтобы расположить к себе хозяйку, я должен был что-то купить у неё! И расходы, между прочим, оказались совсем не напрасными: я угостил вином слуг консула, и они теперь сообщат мне, если он вдруг помчится сюда с мечом в руке и желанием перерезать тебе глотку.

— А остальное?

— Ушло стражам порядка второй когорты, которые выпьют за твоё здоровье. Начальник стражи Леонций благодарен тебе за то, что ты избавил его от трудного расследования. У него и так неприятности с поджигателем на Эсквилинском холме. Кроме того, он подозревает, что его хотят уволить и потому приставили к нему не в меру усердного коллегу для расследований причин пожаров. Леонций готов помочь тебе при условии, что возьмёшь на себя ответственность перед начальством. Ну а я, поскольку уже был рядом, попросил его взять под наблюдение дом Глафиры, зная, что он очень тебя интересует.

— Молодец, Кастор, но утоли моё