на крыльцо светлое, да в доме никого нет.

Один улетел по ветру, другой уплыл по воду,

А третий пьет горькую, да все поет об одном:

Весело лететь ласточке над золотым проводом,

Восемь тысяч вольт под каждым крылом…

Одному дала с чистых глаз, другому из шалости,

А сама ждала третьего — да уж сколько лет…

Ведь если нужно мужика в дом — так вот он, пожалуйста;

Но ведь я тебя знаю — ты хочешь, чего здесь нет.

Так ты не плачь, моя милая;

Ты не плачь, красавица;

Нам с тобой ждать нечего, нам вышел указ.

Ведь мы ж из серебра-золота, что с нами станется,

Ну а вы, кто остались здесь — молитесь за нас.

Сувлехим Такац

Его звали Сувлехим Такац,

И он служил почтовой змеей.

Женщины несли свои тела, как ножи,

Когда он шел со службы домой;

И как-то ночью он устал глядеть вниз,

И поднял глаза в небосвод;

И он сказал: "Я не знаю, что такое грехи,

Но мне душно здесь — пора вводить парусный флот!".

Они жили в полутемной избе,

В которой нечего было стеречь;

Они следили за развитием легенд,

Просто открывая дверь в печь;

И каждый раз, когда король бывал прав,

И ночь подходила к ним вброд,

Королева говорила: "Подбрось еще дров,

И я люблю тебя, и к нам идет парусный флот!".

Так сделай то, что хочется сделать,

Спой то, что хочется спеть.

Спой мне что-нибудь, что больше, чем слава,

И что-нибудь, что больше, чем смерть;

И может быть, тогда откроется дверь,

И звезды замедлят свой ход,

И мы встанем на пристани вместе,

Взявшись за руки; глядя на парусный флот.

Не пей вина, гертруда

В Ипатьевской слободе по улицам водят коня.

На улицах пьяный бардак;

На улицах полный привет.

А на нем узда изо льда;

На нем — венец из огня;

Он мог бы спалить этот город —

Но города, в сущности, нет.

А когда-то он был другим;

Он был женщиной с узким лицом;

На нем был черный корсаж,

А в корсаже спрятан кинжал.

И когда вокруг лилась кровь —

К нему в окно пришел гость;

И когда этот гость был внутри,

Он тихо-спокойно сказал:

Не пей вина, Гертруда;

Пьянство не красит дам.

Напьешься в хлам — и станет противно

Соратникам и друзьям.

Держись сильней за якорь —

Якорь не подведет;

А ежели поймешь, что сансара — нирвана,

То всяка печаль пройдет.

Пускай проходят века;

По небу едет река

И всем, кто поднимет глаза,

Из лодочки машет рука;

Пускай на сердце разброд,

Но всем, кто хочет и ждет,

Достаточно бросить играть —

И сердце с улыбкой споет:

Не пей вина, Гертруда,

Пьянство не красит дам.

Напьешься в хлам — и станет противно

Соратникам и друзьям.

Держись сильней за якорь —

Якорь не подведет;

А если поймешь, что сансара — нирвана,

То всяка печаль пройдет.

НАВИГАТОР, 1995

Голубой огонек

Черный ветер гудит над мостами,

Черной гарью покрыта земля.

Незнакомые смотрят волками,

И один из них, может быть, я.

Моя жизнь дребезжит, как дрезина,

А могла бы лететь мотыльком;

Моя смерть ездит в черной машине

С голубым огоньком.

Не корите меня за ухарство,

Не стыдите разбитым лицом.

Я хотел бы венчаться на царство,

Или просто ходить под венцом —

Но не купишь судьбы в магазине,

Не прижжешь ей хвоста угольком;

Моя смерть ездит в черной машине

С голубым огоньком.

Мне не жаль, что я здесь не прижился;

Не жаль, что родился и жил;

Попадись мне, кто все так придумал —

Я бы сам его здесь придушил;

Только поздно — мы все на вершине,

И теперь только вниз босиком;

Моя смерть ездит в черной машине

С голубым огоньком.

Последний поворот

Меня зовут последний поворот,

Меня вы знаете сами

По вкусу водки из сырой земли

И хлеба со слезами.

В моем дому все хрен да полынь,

Дыра в башке — обнова;

Мне нож по сердцу там, где хорошо,

Я дома там, где херово.

На кой мне хрен ваш город золотой,

На кой мне хрен петь складно —

В моей душе семь сотен лет пожар,

Забыть бы все — и ладно.

А если завтра в чистый рай

Под белы руки взят буду —

Апостол Петр, ой батька Николай,

Возьми меня отсюда.

А в чистом небе два крыла

Чертят дугу исправно…

Я сам хромой, и все мои дела —

Налей еще — и славно.

Кладбище

Село солнце за Гималаи,

Чтоб назавтра вновь взойти;

Бредет йогин на кладбище

Отсекать привязанности.

У него труба из кости,

Он начнет в нее трубить;

Созовет голодных духов —

Их собой поить-кормить.

Они съедят его тело,

Они выпьют кровь до дна;

И к утру он чист-безгрешен,

Не привязан ни хрена.

Ох, мы тоже трубим в трубы,

У нас много трубачей;