Я был вынужден признаться, что скверно.

— Твой организм борется за тебя, Бережной! Он не хочет, чтобы ты сейчас выпивал или курил, — объяснил главврач причины моих рвотных позывов на берегу реки. — Сейчас я тебе кое-что объясню, дружок. И чтобы приятное совмещалось с полезным, я попрошу секретаршу принести нам что-нибудь выпить… — Наклонившись к переговорному устройству на столе, обозначенному как «Panasonic», он проворковал: — Настенька, чашку кофе и баночку Kalii permanganas, пожалуйста.

Понятно. Шефу — пиво, мне — кофе. Я вижу, Игорек тут тоже даром время не теряет. Утром «Камю», в обед — пивко, вечером Настеньку в машину — и в ресторан.

Когда Настенька вошла с подносом в руках, ее глаза горели тем восхищением, которое всегда присутствует на лице женщины при унижении ее сильным мужчиной другого сильного мужчины. На подносе стояла дымящаяся запахом арабики чашка и двухлитровая банка, наполненная хорошо знакомым мне раствором розового цвета. Банку снял Костомаров и поставил передо мной. Кофе, выходит, ему.

— Сейчас мы будем пить, — сказал он, когда его секретарша, поводя обтянутыми коротким халатиком бедрами, удалилась. — Раковина в углу. Блевать в нее я не позволяю даже главе администрации, когда он приходит сюда с испорченным во время комсомольских строек желудком. Тебе разрешу. Пить, Бережной, большими глотками, сразу по стакану. Пить, пока не посинеешь. Кровью займемся, когда из тебя пойдет желчь. Да заодно и слушай…

Так я узнал, что растительные галлюциногены имеют давнюю историю. В свое время они являлись ключом к разгадке стилизованных изображений и орнаментов в искусстве эпохи палеолита в Авсе и Мазине…

Никогда еще меня не тошнило так эмоционально…

В эти мгновения мне небезынтересно было узнать, что поскольку орнаменты наносились мастерами лишь после того, как те принимали галлюциногены, то нетрудно догадаться, что то же самое должны были делать и те, кто спустя тысячелетия эти орнаменты разгадывал, чтобы понять…

— Ты пей, Бережной, пей. Это не последняя банка, сукин ты сын, которую ты сейчас пропустишь через себя…

— Теперь, — продолжал он, с врачебным безразличием наблюдая за тем, как я поглощаю раствор марганцовки, — коротко о главном…

Коротко не получилось. Виной тому был я, оглашающий его кабинет утробными звуками. Если тем, чем сейчас был занят я, он не позволяет увлекаться здесь даже главе администрации, то это большая честь для меня.

Я блевал и раскрывал для себя новые страницы о кайфе. Оказывается, галлюциногены, подобные тем, что сейчас танцуют внутри меня танец смерти, вызывают у субъекта сложные картины видений, которые длятся от часа-двух до нескольких часов. Часто с течением времени события как замедляются, так и ускоряются. Или даже представляются неограниченными в своем развитии…

— Вспомнил, где лакомился?

Я, как бык, покачал головой и выбросил в раковину струю воды…

— Ладно, идем дальше…

Он говорил, что часто после приема галлюциногенов индивидуум ощущает такие перемены в восприятии, что его эмоции достигают состояния бессознательной эйфории или страдания. Человек может толковать происходящее как вхождение в личный контакт с воображаемыми потусторонними силами и даже богом. В особенности, если такой образ мышления присущ его собственной культуре.

— Иначе говоря, когда человек жрет мухоморы, Бережной, — говорил он мне, — особенно жрет их в правильно приготовленном для этого виде, то все пять чувств его максимально обострены! Вспомнил?

Кое-что я уже вспомнил, но отвечать доктору не мог, поскольку всецело был занят раковиной, а она мною.

— К примеру, Артур! К примеру, чтобы не быть голословным…

Если бы я не понимал, что он принимает активное и, пожалуй, главное участие в спасении моей жизни, в перерывах между судорогами я непременно выдернул бы из брюк ремень и задавил его. Иначе как издевку такое воспринимать сложно.

— «Одиссея» не что иное, как яркое свидетельство использования Гомером растений для воздействия на сознание. Но если ты думаешь, что в этой связи он стал литературным гением или просто удачливым рассказчиком, я вынужден тебя предостеречь…

Я повернул к нему беспомощное, измученное, залитое водой лицо. От чего он еще может меня предостеречь?!

— Галлюциногенные ощущения могут вызывать большую тревогу у новичков… Ты новичок, Бережной, или я разговариваю с профессиональным пожирателем грибов, которые даже пинать опасно?

Возвращаясь к столу за банкой, я качнул головой, из чего Костомаров должен был понять, что я — новичок. Он осмотрел меня, поворошил какие-то конспекты в своей голове и остался недоволен результатами.

— Настенька, повтори, пожалуйста, — попросил Костомаров, склонясь к столу, и снова вперил в меня свой взгляд эскулапа. — Так вот, тревога у новичков, как правило, преодолевается с помощью так называемых «проводников». Так именуют опытных в дурманном деле людей, роль которых заключается в том, чтобы заполнить содержанием мир, который создает в своих странствиях новичок. Такие люди способны внушить человеку, принявшему галлюциногены, что угодно. Повести за собой, вдохновить идеей и заполнить пустоты, возникающие в голове новичка, нужной информацией. Так шаман управляет и руководит людьми, находящимися под препаратом. Шаман — это «проводник».

— Черт!.. — вырвалось у меня над раковиной. С головы моей лилась вода из-под крана, желудок тянуло, руку тяжелила наполовину опорожненная банка. — Лида…

— Какая Лида? — тут же подскочил Костомаров.

— Долго объяснять, — проскрипел я, с отвращением прикладываясь к банке…

Обессиленный, я вернулся к столу. Зеркала передо мною не было, но я точно знал, что был жалок.

— Послушай, Костомаров, но я ведь не цианид принял… Должно же быть какое-то противоядие…

— Конечно, — согласился он. — Но чтобы начать лечить тебя, я должен знать, что с тобой происходило после приема препарата.

Скрепя сердце я собрался с духом и рассказал все, начиная с того самого момента, как в доме моем появилась Лида. Но перед тем как начать повествование, я попросил:

— Обещай мне, что твое первое впечатление обо мне после этого не изменится.

Он пообещал, и я ему не поверил. Врачам можно верить только в части постановки диагноза. Да и здесь тоже свои нюансы…

Закончился рассказ тем, что я забрал с его стола простывший кофе и залпом выпил.

— И ты все это видел?..

— Я видел крест, вонзившийся в землю в пяти футах от меня.

— Сейчас ты отправишься на лазерную чистку крови, — сказал Костомаров. — Но перед этим я хочу тебе кое-что пояснить, Артур… Страшно не то, что ты видел ночью пылающий город. Страшно, что сегодня утром ты видел, как в реку рушится дом.

Я, конечно, не понял из сказанного ни слова. Но перепугался страшно. Костомаров и не думал наслаждаться моим невежеством. Он объяснил еще до того, как я упер в него удивленный взгляд: