Глотов опять пнул его ногой – на этот раз попал по коленке.

– Помогай нам, Костин! Вспоминай! Рассказывай! Мы твои друзья! Ты среди своих! Но как мы можем тебя отмазать, если ты ничего не рассказываешь?!

– Алексей, – Михеев подался чуть вперед. – Мы реально хотим тебе помочь! Скажи, Студент открыл тебе, где именно находится тот пакгауз, где он похитил ампулы с неким препаратом?

– Ты – вампир, да? Гы… Пьешь кровь у простых смертных?! Вурдалак! Оборотень!

– Отвечай на вопрос.

– Это ты убил Студента? И выпил всю его кровь?! Или этот… друг твой? Банда кровососов! Упыри.

– Костин, хватит ломать комедию!

– Хрипатый! Почему у тебя рожа белая?! А губы в кровище! И еще… еще эти… клыки!

Послышался звонкий звук затрещины.

– Костин, ты роешь себе яму! – прошипел Михеев. – И не только одному себе! Ты же за собой еще кучу народу потянешь!

– Чур меня, чур! Крест святой… Божия печать… Всем ненавистникам молчать!

– Так ты будешь отвечать на вопросы? Или предпочтешь сдохнуть?! К примеру, от сердечного приступа?

Костин вдруг заговорил.

Голос его был хриплым, срывающимся. Временами он переходил на свистящий шепот, и тогда присутствовавшим приходилось напрягать слух, чтобы разобрать слова…

– В королевстве, где все тихо и складно…

– Не понял, Костин? – Важняк уставился на подследственного. – О чем речь?

– Где ни войн, ни катаклизмов, ни бурь…

– Что ты несешь?!

– А тем временем зверюга ужасный, коих ел и коих в лес уводил…

– Какой такой «зверюга»?! Не понимаю.

– А в отчаявшемся том государстве, как войдешь, так сразу наискосок…

– Что это с ним? – удивленно спросил важняк. Он посмотрел на Глотова. – Это какие-то выплески? Аллюзии? Как это понимать?

– Песня вроде такая есть, – подал реплику опер Мухин, коллега Глотова. – Где-то слышал. Хотя и не уверен.

– В бесшабашной жил тоске и гусарстве…

– Костин, ты в своем ли уме?! – прошипел важняк. – А ну прекрати! Здесь тебе не концерт!

– …бывший лучший королевский стрелок…

– Костин, отвечай на вопросы! Кто дал тебе заказ на «фармакомовских»?

– …а не то тебя – раз-два – и в тюрьму…

– Кому ты звонил в Москву?! Кому из своих сослуживцев?!

Подследственный вдруг забормотал:

– Стена…стена…стена…стена…стена…стена… стена…стена…

– Прекрати дурить, Костин?! У кого ампула?!

– Стена…стена…стена…стена…стена…стена… стена…стена…

Бормотание наконец смолкло. Подследственный перестал реагировать на вопросы. Сидел, прикрыв глаза, временами заваливался то назад, на спину, то вбок. И если бы его вовремя не подстраховал оперативник, придерживая сзади за плечи, то Костин наверняка свалился бы на пол.

Со стороны происходящее в одном из следственных кабинетов СИЗО № 1 выглядело бы, наверное, жутковато. Но присутствующие здесь служивые, а именно важняк Михеев и двое оперативников, один из которых, Иван Глотов, вернулся в кадры УВД самого западного российского региона лишь месяц назад, видели в своей богатой на события жизни еще и не такое.

Михеев собрал бумаги со стола. Спрятал их в папку, а ее сунул в портфель. Туда же он убрал и диктофон, предварительно выщелкнув из него микрокассету с ценной записью.

– Что-то не сработала на этот раз «фармацевтика», – устало, ворчливым тоном сказал он. – Плохо. Очень плохо. И про рыжую пока так ничего и не узнали!

– Если она приныкалась где-то, значит… Значит, она что-то знает, – сказал Глотов. – Иначе давно бы уже объявилась!

– Может, ее эти, из наркоглавка, как-то предупредили? – высказал догадку другой опер. – Или того круче – держат эту Панову где-то в своем конспиративном адресе?!

– Такой вариант тоже исключать нельзя, – задумчиво произнес Михеев. – Но поиски следует продолжить. И это не моя прихоть! – Важняк криво усмехнулся. – Мы с вами, коллеги, люди служивые. Что скажут, то и будем исполнять!

– Меня тут одна мыслишка посетила, – сказал Глотов. – Странно, что препарат на него не подействовал. – Он кивнул на подследственного, который, раскачиваясь, как хасид во время молитвы, опять принялся что-то тихо и невнятно бормотать себе под нос. – Средство-то верное, надежное!

– Так в чем тогда загвоздка? – спросил Михеев. – Почему у нас с ним ни-че-го не вытанцовывается?

– Я тут намедни его служебную анкету просматривал… Интересовался его биографией.

– Ну? И что там привлекло твое внимание, Иван?

– Указано, что он служил срочную…

– Да, я в курсе.

– И номер воинской части прописан. А вот ВУСа, военно-учетной специальности, и соответствующего кода там нет.

– И что?

– Военного билета, кстати, мы не нашли среди его документов, когда обыскивали съемную квартиру!

– Не пойму пока, к чему ты клонишь.

– Я к тому веду, что он, возможно, служил в спецуре!

Второй оперативник согласно кивнул.

– А это вполне вероятно! Кадровики из Мин-обороны – те еще затейники! Если он проходил срочную в каком-нибудь спецподразделении…

– В спецназе ГРУ, к примеру… – Глотов вытащил из кармана пачку сигарет, но затем, передумав, сунул ее обратно. – Он там мог получить спецкурс! У них есть свои методики, как противостоять допросам с использованием фармакологии даже под наркогипнозом…

– Если он прошел такой спецкурс, – дополнил коллега Глотова, – то колоть его при помощи наркоты бесполезно! Только время потеряем!

– Придется тупо прессовать! – Глотов стукнул кулаком в ладонь, имитируя хук справа. – Он, конечно, твердый орешек! Ну ничего. Мы с Анатолием и не таких обламывали!

Михеев застегнул портфель. Бросив мрачный взгляд на Глотова, сказал:

– Я проконсультируюсь по этому вот вопросу… – И повторил сказанное уже не раз прежде: – Мы люди служивые – что скажут, то и будем исполнять!

Важняк нажал на кнопку вызова.

– На сегодня мы закончили, – сказал он сотруднику СИЗО, вошедшему в кабинет. – Уведите его обратно в камеру! И еще раз напоминаю: те инструкции и распоряжения, которые вам давались в отношении этого подследственного, должны соблюдаться неукоснительно!

Старший инспектор ДГБ Монкайтис лично сопроводил человека, которому еще полчаса назад инкриминировались самые тяжкие статьи УК, до въездных ворот, рядом с которыми был оборудован КПП.

На лице у Феликса застыло примерно такое же выражение, какое бывает у кошки, только что упустившей из когтей добычу: смесь раздражения, негодования и разочарования.