И, сгорая со стыда, поспешно захлопнул ворота.

Волна стыда прокатилась и по толпе, рассеяла ее в разные стороны. Нищие вернулись на паперть, зеваки разбрелись кто куда, а соседи поскорее ушли, чтобы не смотреть на публичное унижение Кино.

Долго Кино стоял перед закрытыми воротами вместе с Хуаной. Наконец он медленно надел шляпу, которую все это время униженно держал в руке, и внезапно, без всякого предупреждения, обрушил на ворота мощный удар, а затем удивленно посмотрел на собственную руку – на разбитый кулак и сочащуюся между пальцами кровь.

II

Город стоял на берегу широкого речного устья, и его старинные, отделанные желтой штукатуркой здания дугой окаймляли песчаный пляж. На песке лежали привезенные из Наярита[2] белые с синим каноэ. Покрытые особой водонепроницаемой замазкой, секрет изготовления которой был известен только народу Кино, они могли прослужить не одно поколение. Борта у таких каноэ высокие, нос и корма грациозно изогнуты, а в центре лодки есть гнездо, куда вставляется мачта с маленьким треугольным парусом.

Вдоль воды тянулась полоса водорослей, ракушек и прочего мусора. В песчаных норках пускали пузыри крабы-скрипачи; на мелководье сновали маленькие омары, то вылезая из своих пещерок, то залезая обратно. На глубине обитало великое множество плавающих, ползучих и неподвижных существ. В легких подводных потоках раскачивались бурые водоросли и колыхалась зеленая морская трава, к стеблям которой цеплялись хвостами крошечные морские коньки. На дне лежали ядовитые пятнистые рыбы ботете, а через них карабкались нарядные крабы-плавунцы. По берегу бродили голодные собаки с голодными свиньями и без устали искали, не принесло ли приливом дохлой рыбы или дохлой птицы.

Хотя утро только начиналось, над заливом уже висело марево, увеличивая одни предметы и скрывая от взора другие. Местами море и суша проступали отчетливо, а местами расплывались, как в зыбком сновидении. Возможно, поэтому живущие по берегам залива люди верят тому, что являют им дух и воображение, но не надеются на собственные глаза, если нужно определить расстояние, очертания предмета или что-либо еще, требующее оптической точности. Одна роща мангровых деревьев на противоположном берегу речного устья виднелась ясно, как в телескоп, другая напоминала расплывчатую черно-зеленую кляксу. Вдали часть побережья исчезала в искрящейся дымке, которую легко было принять за воду. Полагаться на зрение не мог никто, и никто не мог с твердостью сказать, существует ли на самом деле то, что он видит, или нет. Под лучами солнца висящее над водой медное марево колебалось и мерцало так, что рябило в глазах.

Плетеные хижины стояли по правую руку от города, а перед ними тянулась полоса песка, куда вытаскивали лодки. Кино с Хуаной медленно спустились по берегу к тому месту, где лежало их старое каноэ – единственное, что имелось у Кино ценного в мире. Он получил эту лодку от отца, а тот – от деда, который когда-то привез ее из Наярита. Для Кино она была не просто собственностью, а средством прокормиться: если у мужчины есть лодка, женщина точно знает, что не будет голодать. Каждый год он заново покрывал ее водонепроницаемой замазкой, секрет изготовления которой тоже достался ему от отца. Кино подошел к лодке и, как обычно, бережно дотронулся до изогнутого носа. Он опустил на песок камень для ныряния, корзинку и две веревки, затем свернул одеяло и бросил в носовую часть.

Хуана уложила Койотито на одеяло и накрыла шалью, чтобы палящее солнце не напекло ему голову. Малыш больше не плакал, но его лицо горело, а опухоль продолжала разрастаться и уже расползлась по всей шее до самого уха. Хуана вошла в воду, набрала бурых водорослей, сделала плоский влажный компресс и приложила к распухшему плечу ребенка. Средство это было ничуть не хуже, а быть может, даже лучше любого лекарства, которое мог бы прописать доктор, однако ему не хватало весомости докторского авторитета – оно казалось слишком простым и не стоило ни гроша. Брюшные колики у Койотито пока не начались. Возможно, Хуана успела высосать яд, зато не высосала из сердца собственную тревогу за ребенка. Мать не молилась об исцелении ребенка напрямую – она молилась о том, чтобы найти жемчужину, которой можно будет расплатиться с доктором за лечение, ибо ум человеческий так же зыбок, как мираж над заливом.

Кино с Хуаной подтащили каноэ к самой кромке песка. Когда нос соскользнул на воду, Хуана забралась внутрь, а Кино столкнул лодку с берега и шел рядом, пока она не закачалась на легких волнах. Потом, слаженными движениями, они рассекли воду двухлопастными веслами, и каноэ со свистом полетело по воде. Остальные ловцы жемчуга давно уже вышли в море. Вскоре Кино заметил их в зыбком мареве над устричной банкой.

Свет проникал сквозь воду, освещая усыпанное сломанными ракушками дно, на котором лежали устрицы-жемчужницы. Именно эта устричная банка сделала короля Испании могущественной фигурой в Европе, именно она помогала оплачивать его войны и украшать церкви во спасение монаршей души. Серые раковины устриц были покрыты похожими на юбки оборками, облеплены крошечными рачками и водорослями, а сверху по ним карабкались маленькие крабы. По чистой случайности в такую раковину могла попасть песчинка – завалиться между мышечными складками и лежать, раздражая мягкое тело, пока в попытке защититься моллюск не обволакивал ее слоем гладкого перламутра. Однажды начатый, процесс уже не прекращался: устрица продолжала обволакивать инородный предмет все новыми и новыми слоями, пока его не вымывало водой или пока не погибал моллюск. Веками ловцы ныряли в море, отрывали устриц от дна и вскрывали оборчатые раковины в поисках покрытых перламутром песчинок. Целые стаи рыб жили вокруг банки, питаясь устричным мясом и теребя губами блестящую внутреннюю поверхность раковин. Однако жемчужина – это случайность; если нашел ее – значит, тебе улыбнулась удача, потрепал по спине то ли Бог, то ли боги, а может, и тот и другие.

С собой у Кино было две веревки: одна привязана к тяжелому камню, другая – к корзинке. Он стянул штаны с рубашкой и положил шляпу на дно каноэ. Поверхность моря казалась гладкой, как масло. Кино взял камень в одну руку, корзинку – в другую, перекинул ноги через борт и соскользнул вниз. Камень быстро утянул его на дно. За ним поднимался целый шлейф пузырей, но вскоре вода успокоилась, и Кино смог видеть. Над головой волнящимся зеркалом блестела поверхность моря, пробитая кое-где днищами лодок.

Кино двигался осторожно, чтобы не замутить воду илом и песком. Он продел ногу в