Алпаслан, сотник дели

Противник вскидывает левую руку, принимая удар на стальной наруч, тяжелый клинок пробивает его, погрузившись лезвием в плоть, но склабин тут же с силой рубит под острым углом в нижнюю треть кылыча. Удар, пришедший на плоскость клинка, вырывает его из кисти.

В следующую секунду, отчаянным прыжком бросив тело вперед, я врезаюсь плечом в живот противника, прихватив того под колени. Склабин ожидаемо опрокидывается вместе со мной – но я оказываюсь сверху. В одно мгновение ножны покидает кривой бебут и заносится для удара сверху…

– Аджей!!!

Барон Владуш Руга, полковник стражи

С трудом поднявшись с земли, я доковылял до места схватки, опираясь на подставленное плечо незнакомого стража. И лишь встав перед невидимой линией, незримо очерчивающей место поединка, смог выпрямиться, ловя каждое мгновение бешеной пляски клинков. Сердце невольно наполняется отцовской гордостью за воинское искусство сына, и тут же его схватывает при виде раны. В следующее мгновение отпускает – Аджей ловко обезоружил противника, а через секунду оно и вовсе замирает при виде занесенного над сыном кинжала:

– Аджей!!!

Заурец замирает, словно парализованный моим криком, и сын обрушивает тяжелый удар рукояти сабли на челюсть врага, опрокинув его на землю. Рывком встав, он заносит клинок для добивающего удара.

– Аджей, стой!!!

Еще не веря в пронзительную, жуткую догадку, я с трудом ковыляю вперед.

– Погоди, сын, не спеши. Эй, заурец!

Командир дели ошалело крутит головой, пытаясь прийти в себя после тяжелого удара.

– Ты ведь понимаешь мою речь, верно?

Лежащий на земле мужчина с презрением поднимает на меня глаза – такие знакомые, ярко-зеленые глаза…

Алпаслан, сотник дели

Все кончено, я проиграл – и утратил возможность уйти достойно, с честью. А все треклятый старик со своим криком – жаль, что не успел добить его… Вот он, снова обращается ко мне, что-то спрашивает, видать, хочет допросить, решил сохранить языка! Да сейчас, как же! Я никогда…

– Злата.

Мысль обрывается, так и не достигнув логического конца. А между тем старый вояка присаживается на корточки рядом со мной и, внимательно глядя мне в лицо, продолжает:

– Среднего роста. Золотые волосы. Ярко-зеленые глаза, чуть раскосые, как и у тебя. Овал лица… в султанате таких женщин зовут луноликими… Твоя мать выглядит так?

С трудом разлепив губы, я еле вымолвил непослушным языком:

– Выглядела.

Старик удовлетворенно кивнул. Он сохраняет невозмутимый вид, но загоревшиеся глаза выдают нешуточное волнение.

– Как зовется твой род? Если она назвала тебе имя, должна была назвать имя рода!

Сердце бешено забилось, когда я осознал происходящее. Еще не до конца поверив в случившееся, я с волнением – ибо страшусь, что ошибся, – произнес:

– Руга. Мое имя при рождении – Аджей Руга.

Глаза воина-склабина стремительно полезли на лоб. А старик, сложив губы в подобие вымученной улыбки, с потаенной горечью произнес:

– А мне при рождении дали имя Владуш. Владуш из дома Руга. Где сейчас мама, сынок? Что с ней?!

Осень 107 г. от восстания мамлеков

Алпаслан – Аджей Руга

Неплохой вечерок – еще довольно тепло, и выгоревшая на летней жаре степь обдала вдруг ароматами свежей травы и цветов. Даже странно – откуда? Послушная кобылка мерно переступает копытами, я покачиваюсь в седле, придавленный бесславной гибелью доверенного отряда, внезапным пленом – и встречей с собственным отцом.

– Эй, заурец!

Я даже не поворачиваю голову в сторону… брата? Тезки? Похоже, что все-таки брата, раз отец называл его сыном. Впрочем, о чем это я? Мои братья служат в корпусе ени чиры, а мой отец… Хотя назвать Беркера-ага отцом язык все же не поворачивается. Между тем кровный родственник – а он действительно похож на меня – никак не успокоится:

– Что с крепостью? Что с Торогом? Сколько уже было штурмов?!

Вот ведь заноза… А интересно, этот Аджей и Аджей Корг – не одно и то же лицо? Если так, сегодня я чуть ли не лишил Родину второго вождя.

Да нет, глупость, так не бывает…

– Эй! Не стоит делать вид, что ты меня не понимаешь и не слышишь!

Я отвечаю лишь презрительной ухмылкой.

– Ну хорошо, молчи… – Братец медленно так, злобно тянет слова. – Мы ведь взяли двух твоих всадников, забыл? Тебя-то я не трону, отец не позволит, а вот одного из них, самого стойкого, я лично выпотрошу так, что даже торхам стало бы жутко! Второй, я уверен, выдаст все и всех, а после, ночью, я позволю ему бежать. Прибыв в ваш лагерь, он с радостью расскажет о своем чудесном спасении и командире, специально заведшем сотню в засаду рогорцев… а после преспокойно следовавшем верхом, со свободными руками!

В словах презренного склабина есть логика, но даже если он все это провернет – никто не поверит наговорам рядового дели.

– Забыл спросить, – отвечаю с самой гнусной из всех доступных ухмылок, – как там рука? Не болит?

Лицо братца исказилось ненавистью. Невольно тряхнув забинтованным предплечьем, он направил коня вперед и, уже обогнав меня на полкорпуса, с презрением выплюнул:

– Предатель.

Кем-кем, а предателем я никогда не был. И потому в следующий миг не сдержал гнева, поднявшегося из самой груди:

– Предатель?! Я-то предатель?! А кого я предал?! Кому изменил, кого бросил? Своего отца в три года, когда нас с матерью похитили торхи?! Или, быть может, это он не защитил нас от кочевников, не выкупил из плена?! Где он был, когда нас полонили?! Где он был, когда моя мать стала наложницей, а меня шпыняли на грязной кухне?!

Забытые слова с клекотом прорываются из горла, возможно, их звучание и непривычно для слуха склабина, но он меня понимает. Однако моя гневная речь не производит на родственника никакого впечатления, он лишь с презрением бросил:

– Уймись. Развел тут…

Я с негодованием замолчал, в душе кляня себя за слабость. Но тезка вдруг прервал повисшее было молчание, веско бросив:

– Десять лет. – А после секундной паузы продолжил уже совершенно другим, высоким, сильным голосом: – Десять лет твой отец провел на границе со степью… Да, его не было рядом, когда на ваш с матерью конвой напали – иначе пал бы, до последнего защищая вас… Будь в этом уверен. А после… Он бросился в погоню с горсткой воинов и углубился в степь так далеко, как никто до него в Рогоре. Увы, настигнуть похитителей семьи Владуш не смог – торхи, пленившие тебя с матерью, будто сквозь землю провалились. Впрочем, немудрено: степь широка, ты сам видел… Следующие пять лет барон Руга на собственные деньги нанимал воинов и мужчин, потерпевших от торхов и желающих отомстить. Во главе собранных отрядов он прорывался глубоко в ковыли, громил кочевья, уничтожал брошенные наперехват отряды, полонил знатных степняков на обмен… Он искал хоть какие-то сведения о семье – и не находил, несмотря на все усилия. А через пять лет деньги кончились, наемников стало не на что покупать, многие мстители из числа рогорцев погибли в походах… Но и тогда отец еще пять лет вершил свое возмездие. Он перехватывал вторгшиеся в Рогору отряды кочевников и безжалостно их истреблял с мизерной горсткой самых верных людей – а если сил было недостаточно, уводил торхов от поселений мирных жителей.