до Рождества, а вместо этого весь день просидела в своей комнате. Уже после того как мама разогрела в микроволновке остатки еды и ушла наверх, Лео спустилась на кухню и приготовила себе на ужин хлопья с молоком. С утра, когда Лео уходила в школу, мама была в душе, и, только закрыв за собой дверь, Лео ощутила, что впервые за три дня может вздохнуть полной грудью.

Но когда, вернувшись из школы, Лео видит в гараже мамину машину, от облегчения не остается и следа и перед глазами проносится жуткое слайд-шоу из самых худших версий. Что-то со Стефани? С папой? У мамы рак? Тетя Келли попала в больницу?

Лео влетает в дом, и выражение ее лица, должно быть, говорит само за себя, потому что мама тут же спешит ее успокоить.

— Все хорошо, — говорит она, и Лео хватается за сердце, точно героиня мелодрамы, а не реальный человек из реальной жизни. — Прости, прости, все в порядке, просто я решила уйти с работы пораньше и полдня поработать удаленно.

На столе перед ней раскрытый ноутбук, в руке телефон.

Теперь, когда страхи Лео развеяны, на смену панике приходит раздражение.

— Может, в следующий раз начнешь с хороших новостей? — Лео ставит рюкзак у стола. Обычно мама сразу напоминает, что рюкзак нужно отнести в комнату. Обычно, но не сегодня.

— Прости, — снова извиняется мама. — Как дела в школе?

— Нормально.

— Тебе что-нибудь приготовить, или… Кажется, в кладовке завалялось несколько батончиков мюсли.

Лео опускается на стул. В последний раз мама готовила ей перекус после школы, кажется, классе в первом.

— Мам, что случилось?

Глядя в окно, мама набирает полную грудь воздуха.

— Нам надо поговорить.

Лео молчит. Учитывая, как прошел предыдущий разговор, сейчас ей хочется этого меньше всего. Надо было взять батончик мюсли и рвануть наверх.

— Ты сказала… — мама осекается, затем делает вторую попытку: — В общем, сегодня я созвонилась с психологом. Келли нашла подходящего специалиста. Он работает с теми… кто потерял близких.

— Ясно, — сухо отвечает Лео. Ужасная, наверное, работа — с утра до ночи выслушивать чужие истории об умерших возлюбленных, рассуждения о собственной смерти — бесконечный поток черных мыслей и невысказанных слов.

— Первая консультация на этой неделе. Я просто… хотела, чтобы ты знала.

— Ты не обязана… — начинает Лео, но мама перегибается через стол и берет ее ладони в свои.

— Я хочу, чтобы ты знала еще кое-что, — продолжает она. — Часть из того, что ты наговорила мне в пятницу, верно, но остальное… Лео, знай, это неправда и никогда не будет правдой. — Сейчас им обеим полагается заплакать, встать, обняться и пообещать быть добрее друг к другу, однако глаза Лео сухи, горло не перехватывает, губы плотно сжаты. Она хочет забыть об этом разговоре, но на самом деле запомнит его навечно. — Никогда, — повторяет мама. — Я люблю вас обеих, всегда буду любить, и я бы ни за что… — она замолкает. — Ты же знаешь.

— Знаю, — шепчет Лео, и это действительно так. Мамины глаза полны боли, и Лео жалеет, что тогда не сдержалась и выплеснула все свои чувства.

— Когда той ночью я приехала в больницу, мне было известно лишь, что вы обе попали в аварию, и я не знала… Я думала… — Мама часто-часто моргает и отворачивается в сторону, закусив губу. Лео ни разу не задумывалась, каким образом мама узнала об аварии, как в панике помчалась в больницу. Голова Лео пухнет от собственных тяжких мыслей, обрывков воспоминаний, которые, словно вспышка, будят ее среди ночи, вырывают из сна и грез, однако сейчас, сидя за столом вдвоем с мамой, она вдруг сознает, что та ночь отпечаталась в памяти каждой по-разному. — Не представляю, что бы со мной было, если бы я потеряла вас обеих, — наконец произносит мама, и Лео опускает взгляд на руки, не находя сил смотреть ей в лицо. — Нина была… и есть моя дочь. Как и ты. Прости, что в этой ситуации я оказалась плохой матерью.

— Ничего и не плохой, — спорит Лео. — В такой ситуации вообще сложно быть хорошей, согласна?

В ответ мама грустно улыбается.

— Да, наверное. — Она отпускает руки Лео, и та мгновенно жалеет, что тепло прикосновения растаяло.

— Я знаю, в пятницу ты разозлилась из-за Иста и поездки, — выпаливает Лео. — Ты тоже меня прости.

Мама вздыхает.

— Разозлилась. И сейчас немножко злюсь, если честно. Просто я запаниковала, когда увидела, как ты выходишь из его машины. — Помолчав, она тихо добавляет: — Ты была так похожа на Нину, и я испугалась. — Мама вновь накрывает руки Лео своими. Кончики пальцев у нее прохладные, но Лео благодарна за прикосновение, за покой, который оно приносит. — Иногда мне кажется, что я все еще слышу ее. На лестнице или наверху, в комнате.

— Я все время слышу в голове ее голос, — признается Лео. — Она постоянно говорит мне, что делать. И довольно громко.

— Выходит, она не совсем покинула этот мир? — улыбается мама. — И частичка ее жизни осталась с нами?

— Может быть. — Лео смотрит на мамины пальцы поверх своих. — Может, она и к Герти приходит.

Обе хохочут.

— Если так, то Герти нам об этом непременно доложит, — говорит мама.

— А еще я сказала папе и Стефани, что в этом году хочу провести Сочельник и рождественское утро с тобой. — Ожидая маминого ответа, Лео принимается до боли расковыривать пересохшую кожу вокруг ногтей. Отважившись наконец посмотреть на маму, она видит ее расширившиеся глаза и в них — ни слезинки.

— Милая, я ведь уже объясняла: ты не обязана думать обо мне, — говорит ей мама.

— Да, но я сама так захотела, — отвечает Лео.

Мама выдыхает и долгую-долгую минуту смотрит в окно.

— И папа одобрил эту идею?

Лео кивает, стараясь не вспоминать все, о чем еще они с отцом говорили в тот вечер. Она сама не знала, что чувствует по этому поводу и чувствует ли что-то вообще. Она разберется с этим в следующем году, не сейчас.

— Он сказал, все в порядке. Он понял.