Но вдруг их гармоничный и прекрасный мир оказался под угрозой. Все началось в одно замечательное солнечное летнее утро. Тина проснулась, как обычно умиротворенной и радостной. Ни малейшего дурного предчувствия, ни каких-нибудь самых незначительных признаков надвигающегося несчастья. Она встала — в последние два месяца это стало трудновато, — оделась и отправилась на кухню, чтобы приготовить плотный завтрак для Дьюка. Он же просматривал в своем кабинете утренние газеты. На плите аппетитно шипела яичница с беконом, были готовы хрустящие тосты с маслом, сварен душистый кофе. Но Дьюк почему-то задерживался.

Тина окликнула его, но ответа не последовало. Оставив завтрак на столе, она поспешила в кабинет, посчитав, что его отвлекло что-то важное, и он не расслышал ее зова.

Дверь кабинета была распахнута настежь.

Он стоял, держа в руках телеграмму, взгляд его был устремлен на текст. Черты лица исказились, щеки побледнели, губы сошлись в узкую линию. Он не заметил ее появления.

— Дьюк! — Тину взволновала и напугала его мрачная отрешенность, так не похожая на настроение последних недель.

Он медленно поднял голову и повернулся к ней. В глазах застыло безразличное, отсутствующее выражение. Когда его взор упал на ее живот, Тина заметила, как в глазах Дьюка на миг появилось выражение глубокого страдания.

— Что случилось?! — воскликнула она, охваченная паническим страхом.

— Ничего, — буркнул Дьюк себе под нос, быстро отвернулся, судорожно комкая в руке лист бумаги. Он скатал телеграмму в шарик и с ожесточением запустил его в мусорную корзину.

Он солгал ей, Тина чувствовала это.

— Я звала тебя завтракать, — слабым голосом произнесла она.

— Извини, не расслышал. — Он вымученно улыбнулся и шагнул к ней. — Тогда пойдем есть.

Аппетита у него в это утро совсем не было. Он вяло ковырялся в еде, жевал яичницу так, будто она была каменной. Отломив кусок поджаристого тоста, он положил его в рот и принялся равнодушно жевать, как механическая кукла. Из чашки с кофе он отпил всего два-три глотка.

Наконец он решительным жестом отодвинул от себя тарелку и чашку.

— Я решил отправиться погулять на все утро, — мертвенным голосом объявил он. Они быстро обменялись взглядами. — Сиди, Тина, — сказал он и, оттолкнувшись от стола, встал на ноги и опять неискренне улыбнулся. — Я знаю, как ты обожаешь посидеть за чашечкой кофе.

Он даже не поцеловал ее на прощание, как делал всякий раз, перед тем как куда-то отправиться, и торопливо покинул кухню. Тина не пыталась остановить его.

Она долго сидела неподвижно, стараясь уверить себя, что ничего страшного не произошло. Но обмануть себя ей так и не удалось. Она чувствовала — что-то произошло, что-то, способное разрушить их союз, навеки оторвать его от нее.

Внезапно Тина вспомнила о бумажном шарике в корзине для мусора. А что, если посмотреть, узнать, в чем все-таки дело? Конечно, так поступать нехорошо, но что, если это единственный шанс спасти их общее будущее?

Уходя, Дьюк захлопнул дверь в кабинет. Тина осторожно открыла ее. Раньше она никогда не заходила без спросу в эту комнату, но сегодня был особенный день. Она медленно опустилась на колени перед корзиной для мусора и выхватила из бумажного хлама тот самый шарик. Пальцы Тины, когда она пыталась разровнять измятую бумагу, сильно дрожали.

Тина не ощущала чувства вины. После того, что произошло сегодня утром, она просто обязана узнать обо всем. Изображать и дальше счастливое неведение невозможно. И какой бы горькой ни была правда, она сможет вынести все.

Текст сообщения оказался очень коротким:

Решение принято. Дата — 21 августа. Если мы можем как-то помочь, только скажи. С глубокой симпатией и поддержкой

Энн.

Тина ничего не понимала. Что это все означает? Если в дело втянута Энн Йорк, значит, все упирается в какую-то юридическую проблему. Но что же это за проблема, раз Дьюк весь переменился, получив это известие?

Возможно, все это связано с тайной Дьюка и его пребыванием в Америке. Но большего извлечь из написанного Тине не удалось, как она ни старалась.

Утро тянулось удивительно медленно. Было уже далеко за полдень, когда Дьюк вернулся домой. Тина полулежала в одном из черных кресел в гостиной. От волнения и переживаний ей стало нехорошо, кружилась голова, слегка подташнивало. Услышав, как открывается входная дверь, она постаралась одолеть слабость и сесть прямо.

Что бы Дьюк ни делал, пока Тина переживала невыносимые часы тревоги, лучше он выглядеть не стал. Он вошел в комнату, даже не заметив ее присутствия. Его плечи ссутулились, лицо посерело, на нем застыло мученическое выражение, как у тяжелобольного, но взгляд сверкал мрачной решимостью.

— Тебя долго не было, — заметила Тина так беззаботно, как только смогла.

Он замер на месте и странно дернулся, уставившись на нее в упор. Тина заметила, что он смотрит на нее, как будто видит в первый раз. Так смотрят на посторонних, не вызывающих ни интереса, ни чувств людей. Виски Тины сжала боль, к горлу вновь подступила тошнота.

— Мне надо было многое сделать, — тихо ответил он.

— Что ты скрываешь от меня, Дьюк? Что произошло на самом деле? — Тина говорила жестким обвиняющим тоном.

— Мне нужно срочно лететь в Америку, Тина. Я должен. — Отчаяние, слышавшееся в его голосе, делало невозможным возражение.

— Когда ты должен ехать? — спросила она, стараясь сохранять спокойствие и ясность мысли.

— Завтра.

— И на какое время?

— Не знаю. Может быть, на неделю, а может, и на несколько месяцев. Я действительно не знаю.

Тина глотнула воздуха.

— Тогда я поеду с тобой. Я отлично смогу родить нашего ребенка и там, — стараясь говорить уверенно, заявила она, решившись не отдаляться от него, что бы ни произошло.

Он грустно покачал головой.

— Нет, Тина, не делай глупостей. В твоем положении путешествие может стать роковым. У тебя ведь каждую минуту могут начаться схватки. Я поговорил с Йорками: они согласны пока принять тебя у себя. Они помогут тебе, Тина, у них тебе будет лучше…

— Перестань все решать за меня! — взорвалась Тина. Она вскочила на ноги, не обращая внимания на боли в пояснице. — Я сама соображу, что для меня лучше, Дьюк! И я собираюсь лететь с тобой в Америку. Я не хочу оставаться здесь одна, без тебя — ни с Энн, ни с кем бы то ни было еще!

На Дьюка ее слова произвели не больше впечатления, чем выкрики говорящего попугая. Он спокойно повторил:

— Я не могу взять тебя с собой, Тина.

— Но ты же хотел быть рядом, когда родится наш ребенок! — яростно закричала Тина. — Как же ты можешь оставить меня сейчас, именно в тот момент, когда наш ребенок вот-вот должен появиться на свет?