— Уже поздно, — пробормотала Анжела, как в мелодраме.

— Насколько я понимаю, Ханнеке сказала что-то о Симоне, — сказала я.

— Возможно, вы вдвоем уже вдоволь насплетничались на эту тему, и тебе тоже известно, что у Симона и Эверта были деловые разногласия. Они их разрешили, но теперь полиция увидела в этом мотив.

Бабетт ударила ладонью по столу.

— Я не могу это слышать! Давайте прекратим! Карен моя подруга, вы мои подруги… — Она по очереди посмотрела на нас глазами, полными слез. — Я верю Карен.

— В таком случае я тебе скажу, что с меня тоже хватит. Всего этого! И не только с меня! — сказала Анжела. Она посмотрела на Патрицию, которая терла свой маленький нос пальцами с коричневым маникюром. Она выглядела грустной и разбитой.

— Полиция знает, что вы с ней встречались? — спросила я.

— Нет! И это их не касается! Мы хорошо попрощались с Ханнеке, она вернулась в отель собрать вещи. С нами ехать она не захотела. Мы не сталкивали ее с балкона.

— Но это очень важно для следствия! — мой голос сорвался.

— Если мы расскажем полиции, они тут же захотят знать, о чем был разговор. И кому от этого станет лучше? Эверта и Ханнеке мы этим не вернем, а неприятностей только прибавится. Карен, здесь не идет речь об убийстве, это просто трагическое стечение обстоятельств. Два человека в нашем кругу один за другим выбирают смерть. Почему мы должны за это расплачиваться? — сказала Патриция. — Мне кажется, нам надо немного отдохнуть друг от друга, Карен. Я должна сконцентрироваться на том, чтобы Симону вернули его честное имя. За это я буду сражаться. И ссоры с тобой мне ни к чему.

К глазам подступили слезы, я старалась не заплакать.

Патриция закатывала глаза и надувала губы. В ней появилась какая-то жесткость.

— Я думаю, Карен, ты тоже в нас сомневаешься, как и мы в тебе. И поэтому, как мне кажется, то, на чем держалась наша дружба, исчезло. Симон очень серьезно дискредитирован. Ты утверждаешь, что не имеешь к этому отношения… Не знаю. Кроме того, репутация Симона подпорчена навсегда. Люди скажут, нет дыма без огня. А ведь он вам только помогал. Он такой человек. Согласись, Карен. У вас ведь дела пошли в гору только после того, как он вступил в предприятие Михела.

Я смотрела в одну точку, размышляла и чувствовала, что становлюсь спокойнее. Патриция была права. Я сомневалась в них, и этот отвратительный разговор все только подтвердил. Туман в голове рассеялся, меня как будто ударило током, и я увидела все совершенно отчетливо. Я потеряла саму себя с этими людьми. Тепло, доверие, любовь друг к другу — все это было лишь у меня в голове. Мы восхищались друг другом в обмен на восхищение. А теперь волшебство рассеялось, на поверхности оказалась лишь голая правда. Один был мертв, другая тяжело ранена, и нельзя было задавать вопросов на эту тему.

— Насколько я поняла, Патриция, ты прекращаешь нашу дружбу…

— Я не выношу предательства. То есть, если ты хочешь выставить все именно так… Да, я думаю, ничего другого не остается.

— Я присоединяюсь, — добавила Анжела.

Я встала и заставила себя улыбнуться.

— Да что же это за идиотизм? Я не хочу так! Патрис, Анжела! Вы же не можете так поступить после всего, что случилось? Вы мне нужны! Карен, подожди, останься…

Бабетт вскочила и удержала меня уже у двери.

— Мы же можем все уладить между собой. Не иди на поводу! Может, если ты извинишься…

— Они обвиняют меня в том, чего я не делала, и я сейчас задаю себе вопрос, почему я этого не сделала. Твой муж умер. Моя подруга почти… Все не так, Бабетт, здесь всё, черт возьми, не так! На самом деле они правы. Доверия больше нет. Я отчаянно цеплялась, я хотела верить, что с Ханнеке случилось несчастье, но я не могу закрыть глаза на факты.

— Подожди, я с тобой…

Бабетт побежала в комнату и неловко попрощалась. Я услышала, что она не хочет вставать между нами, на что Анжела едко ответила, что в этом нет надобности, ведь каждый должен сделать свой выбор.

— Мне надо покурить, — сказала я. — Пойдем в «Верди», там я куплю сигарет, вместе со стаканчиком виски это меня согреет.

В машине было пронизывающе холодно, и я включила обогреватель на полную мощность, чтобы очистить заиндевевшие окна. Дрожащая от холода Бабетт сидела рядом со мной.

— Я тоже хочу курить, — ответила она, я удивленно посмотрела на нее. Она всегда была самой ярой противницей курения. Я помнила, какие споры возникали между ней и Эвертом, когда он зажигал сигарету.

— Да, я курила, когда была подростком. В юности я перепробовала все, что запрещено Богом.

Я ехала и думала, что мы, в общем-то, ничего не знаем о прошлом друг друга. О чем мы говорили все эти два года? О вещах, не вызывающих сомнения. О еде, одежде, отпуске. О детях. Друг о друге. Много о теннисе. О полиции. И, как это ни грустно признать, из-за смерти Эверта мы стали более откровенны, повернулись друг к другу своими истинными сторонами, поэтому стало даже казаться, что эта трагедия сделала нашу дружбу еще крепче. Но на деле все оказалось наоборот. Один из нас задумал убить себя и своих самых близких, и с этого началось падение «клуба гурманов».

Мы ехали вдоль темных елей, которые так и склонялись над дорогой, за ними невероятно ярко светила луна, я чувствовала себя, как никогда, бодро и легко. Как будто освободилась от тяжелого, как свинец, груза.

— Ну, тебе получше? — заботливо спросила Бабетт и погладила мою ногу.

— Да. Как странно. Я почему-то очень рада. Я впала в немилость — и ничего страшного! И чего я все время боялась…

— Может быть, того, к чему это приведет?

— А к чему это может привести? — спросила я.

— Не знаю. Но могу себе представить, что возникнут неприятные ситуации. Мы везде встречаемся. В больнице у Ханнеке, покупая продукты в «Алберт Хейн».[5]В «Верди». В школе. Дети общаются друг с другом. И мужья, не забывай об этом.

— О, я думала, ты о другом. Что меня будут выслеживать, и вскоре я буду висеть на каком-нибудь суку.

— Но ты же не думаешь, что…

— Я не знаю, что должна думать. Я знаю только, что здесь есть какие-то тайны, связанные со смертью Эверта и несчастным случаем с Ханнеке, а наши друзья изо всех сил пытаются скрыть это. Из-за вещей, которые явно оказались выше дружбы.

— Из-за денег, — покорно и как само собой разумеющееся проговорила Бабетт, как будто эти слова все объясняли.

В «Верди» было тихо. Несколько человек в строгих костюмах стояли у барной стойки, в глубине зала тут и там сидели обедающие пары. Был январь, деревня пребывала в зимней спячке. В животе у меня урчало, но я знала, что кусок не полезет в горло. Бабетт отправилась в туалет, я попыталась найти столик как можно дальше от других посетителей и заказала «Джек Дениелс» без льда. Сигареты мне были уже не нужны, желание успокоиться при помощи никотина прошло. Собственно говоря, я должна была позвонить Михелу, но между нами выросли горы.