4. Сближения с урянхаями и торготами.

Между тем Томск, не унывая от вероломств, какие испытывал со стороны поддавшихся разноплеменников, уже в 1616 году простер свои виды за хребты к юго-востоку и послал пригласить Урянхайского владетеля в подданство московского царя. Вера и успокоенная Москва усугубляют смелость Сибири. Русские протоптали сквозь хищных улусов дорогу к куреню урянхайскому, а урянхайские посланцы препровождались к Москве на готовом иждивении, но в 1620 г. Алтын-хан, как корыстолюбивый лицемер, покинут русскими с негодованием.

В то время южная пустыня озер заиртышских, прерываемых группами гор или холмов, в параллели от 50° до 55° была вовсе не знакома Западной Сибири. Торготские тайши, как несогласные на первенство чжунгарского диктатора Хара-Хулы, оставив отечественные кочевья, пошли к северо-западу искать независимых кочевьев. Из помянутой параллели, где меньше могло быть столкновений с ордами киргизскими, калмыки, не столько внимательные к намерениям старшего тайши Урлука, сколько к добычам, начали с 1621 года выступать на степи: Миасскую, Исетскую, Ишимскую, а на Барабинской их же братья бесчинствовали уже с 1607 г. Передовые толпы, разведав о сибирских городах и острогах, при одном случае послали своих выборных в Тюмень с предложением мирного соседства, в то время как Приказ, соскучив расходами угощений и подарков, бесполезно расточавшихся на приемы маловажных азиатцев, запретил тратить казну на подобные лакомства (от 30 октября 1623 г.); и поэтому присланные калмыки были приняты в Тюмени с пренебрежением. С сих пор умножились набеги калмыков, вспомоществуемых еще кучумовцами и ногаями. Через девять лет (в 1632 г.) Приказ разрешил обослаться с тайшами, предложить им мирное соседство, с неприкосновенностью сибирской границы, также свободу взаимной мены, в противном же случае, как впоследствии прибавлено, отражать силу силою. На сей конец действительно были отправлены к значащим тайшам гонцы с условиями и подарками. Урлук и другие, будучи довольны частью переговоров и подарков, согласились на предложение тем с большим удовольствием, что и не желали ссориться с храбрым соседом, и замышляли откочевать за Яик; но от тайшей, оставшихся по уходе главных, и не меньше от других, кочевавших к озеру Чанам, наглости продолжались по границе с прежним неуважением. Сибирь на протяженной границе не знала и не ведала главы грабителей, потому что Хара-Хула имел отдаленную от Сибири войну с киргизами, войну, в которой, по общей ненависти, потухали внутренние распри ойрадов. Провидению угодно было прикрыть русское насаждение, которое было и юно и зелено, соседнею ссорою и потом войною, как благотворным облаком. Не очевидно ли, что оно помогало рассадке христианства, хотя и внешнего, на первых порах?

5. Связь и правление Сибири.

Воздадим же благодарение Богу, что огонь Православия к 1629 г. засветился впотьмах кочевой страны от подошвы Урала до Енисея, что Русский дух и Русская жизнь зажглись по всем сторонам Тобольска от Верхотурья до Тюмени, от Тары до Томска, от Мангазеи до Кузнецка и от Красноярска до Енисейска. Города, остроги и зимовья явились по большим и вливающимся в них рекам, падающим к северу. Конда, Сылва, Обь, Таз, Пясина, Хатанга с низовьем Енисея, Кан, Чулым и Томь осмотрены больше или меньше, и орды везде положены в ясак, силою увещания или оружия, раз навсегда: ибо ясак, однажды взятый, влек за собой вечную обязанность подданства, сколько крат ни изменили бы объясаченные. И за это правило Сибирь не щадила своей крови и устояла в правиле.

Заселение Сибири равномерно совершалось и в христианском разуме, чрез сооружение часовен, церквей, монастырей и соборных храмов. Общее правило тогдашних русских: где зимовье ясачное, там и крест или впоследствии часовня; где водворение крепостное, там церковь и пушка, ибо среди значительных отрядов, по благословению тобольских первосвященников, обыкновенно путешествовал священнослужитель со святынею. А где город, там правление воеводское, снаряд огнестрельный и монастырь, кроме церкви.

За всем тем обыкновенный путь сообщений от Тобольска к водворениям на Енисее лежал по Иртышу, Оби и Кети пустынной, но в летнее время обсаженной черною смородиной, чрез остроги, означенные в прежних перечнях линий. Барабинская степь[45], от Тары до Чаусска разлегшаяся промеж туземных татар, признавших над собою власть российскую, не представляла, однако ж, постоянно верного проезда к Томску, исключая казачьих дружин, по причине частых впадений со стороны калмыкских тайшей и сообщников киргизов или родовичей Кучумовых. Первые считали барабинцев своими подданными, вероятно, по праву старого ойрадского союза, давно рушившегося; и выскоблить память этого права, основанного на богатстве оленей, лосей и других ценных зверей, какими тогда изобиловала Бараба, стоило Сибири многих битв, переговоров с калмыками и опять битв.

Томск и Кузнецк, богатые рыбною ловлею и окружаемые плодородными окрестностями, ожидали крестьянской оседлости, которая местами и началась под непосредственною защитою мест укрепленных. Красноярск, по распоряжению Тобольского воеводства выстроенный расторопным дворянином Дубенским, красуясь среди живописных видов, завел вскоре по р. Кану зимовье, жатвы, сенокосы, а около себя заимки и, кажется, не предвидел предстоявших бедствий, когда в 1631 г. торжествовал над киргизским родоначальником Иженеем. В случае нужд служебных сей город пересылался с Томском, по примеру Тобольска, чрез казачьи дружины, которые брали провожатых у спопутных инородцев. Что касается до Енисейска, он, стоя в тылу от затейливых и переметывающихся племен, разбрасывал зимовья по Тунгускам и становья на задах к Томску, сверх остр. Вольского, Мелесского и Рыбенского, в запас для переду сделанного (1628 г.) на Верхней Тунгуске.

В сем напряжении дел и умов воеводства: Мангазейское, Енисейское и Красноярское, соответствуя порывам своих команд, заглядывали порознь за преграды рек к востоку, получали ясак, с кого и сколько можно было, и слушали нелепые вести о заенисейских племенах и о больших у них колоколах[46]. Приказ, как одобрявший полезные замыслы, усмотрел необходимость в 1629 г. объявить Томск вторым областным городом или, как тогда писалось, велел Томску сидеть своим столом, приписав к его ведомству Нарым, Кетск с воеводским правлением, Енисейск, Красноярск и Кузнецк с зависящими от них острогами и зимовьями. Поэтому в разряде Тобольска остались города: Верхотурье, Пелым, Туринск, Тюмень, Тара, Сургут, Березов и Мангазея, с малыми острогами и зимовьями.

Здесь место изъяснить, что воеводство областное (Тобольское или Томское) состояло из 2 воевод, одного главного и товарища, из 2, иногда 3 дьяков, еще из 2 или 3 письменных голов. В звании последних бывали и стольники. Средние воеводства, как то: Верхотурское, Тарское, Мангазейское, Енисейское и т. п., вверялись по большей части 2 воеводам, из Москвы присылаемым, при письменном голове и дьяке, вместо которого бывал с приписью подьячий. Малые воеводства, куда назначение воеводы зависело от областного, состояли из одного лица и подьячего с приписью или без приписи. О Томском воеводстве как областном надобно прибавить, что штат его всегда был малочисленнее против тобольского. Впрочем, несмотря на степени и преимущества воеводств одного пред другим, не было установлено зависимости органической, в чем виною Приказ, как непосредственно списывавшийся порознь с воеводствами и еще требовавший, чтобы каждое воеводство, середнее и малое, отправляло ясачную казну в Москву, прямо от себя. По недоверчивости не было в Сибири совокупности, не было управления; разъятые части принадлежали к целому отдаленному, к Приказу, не мыслившему об единстве частей и заботившемуся об одном итоге ясака.