2

Домой к Бероевой мы ехали вместе — я, Маргарита и Грязнов — на моей служебной машине. Я сидел рядом с водителем Валерой, а Слава с женщиной на заднем сиденье.

За всю дорогу мы не проронили ни слова. Валера иногда косился в зеркало, наблюдая, чего это, мол, там происходит сзади? Но ничего не происходило. Бероева курила одну сигарету за другой. Грязнов страдал, но терпел.

Прежде чем выехать, Грязнов попросил меня уединиться с ним для конфиденциального, как он извинился перед Маргаритой Семеновной, разговора. Мы вышли с ним на лестничную площадку.

— Ну? — сказал он. — Что скажешь?

— Пока ничего, — ответил я. — Нужно еще взглянуть на эту папку с ботиночными тесемками.

— С чего ты взял, что папка — с ботиночными тесемками? — насторожился он. — Ты уже слышал что-то о ней?

— Слава! — вздохнул я, удрученный его невежеством. — Классиков читать надо. Ильф и Петров плачут, на тебя глядючи.

— Саня! — Грязнов был невероятно серьезным, и мне пришлось скорчить подобающую случаю мину. — Ты понимаешь, что происходит?

— Немного, — кивнул я. — В связи с выборами страна освобождается от своих героев. Кому-то наши покойники встали поперек горла.

— Значит, ты утверждаешь, что это связано с выборами?

— А ты — нет? — спросил я. — Ты что, думаешь, что это обычные убийства? Из-за мести? А может, из-за ревности?

Он усмехнулся.

— Ты даже не представляешь, как обычная уголовщина может быть тесно связана с высокой политикой, — проинформировал он меня.

— Высокой политики не существует! — запротестовал я. — Есть только грязная политика.

Он пожал плечами.

— Другой бы спорил, — как-то легко согласился он. — А я не стану. Так вот. По-моему, это тот самый случай, когда интересы наших ведомств пересекаются самым тесным образом.

— Первый раз, что ли? — буркнул я.

— Таким образом, — сделал он ударение на первом слове, — действительно в первый раз. У меня такое ощущение, что в этом деле нет полутонов.

— В каком смысле?

— В прямом. Посмотри: кого убивают? Представителей высшего класса общества. А кто убивает? Отребье.

— Да? — удивился я. — Ты это знаешь точно? Как насчет того, чтоб назвать, не сходя с места, парочку фамилий? Или кликух, на худой конец?

— Пока не могу, — признался он. — Но не потому, что не знаю. А потому что не уверен в точности. Как только эксперты закончат работу и дадут данные и как только я получу ответ на свой запрос, тогда я тебе и скажу, наверное, то, что думаю об этом деле.

— Слава! — вздохнул я. — Посмотри на меня: похож я на представителя прессы? Что ты мне мозги вправляешь? По-твоему, я не знаю, что такое рабочая версия?

Он кивнул.

— Ты прав. И мы еще серьезно поговорим об этом. Но потом, как только съездим домой к этой дамочке.

— Просто здорово, — покачал я головой. — Меркулов грозится поговорить со мной, как я приеду к нему отсюда. Ты — то же самое. С кем приходится работать! Все недомолвки какие-то, тайны…

— Меркулов? — переспросил меня Грязнов.

— Он самый.

— Вот и хорошо. Вместе к нему и поедем, — решил Грязнов проблему в одночасье.

— Да намекни хотя бы! — взмолился я.

— Потом! — отрезал Грязнов. — Я тебе только одно могу сказать. Мы по пояс в дерьме, и, пока нас не затянуло по самую макушку, нам придется поработать. Обоим.

— Вот так, да? А до этого мы груши околачивали?

Он внимательно посмотрел на меня.

— Саня, — тихо сказал он. — Ты прикидываешься шутом или и впрямь не понимаешь? Неужели до тебя не доходит, что, когда я говорю, что нам придется поработать обоим, я имею в виду только тебя и меня? А не два наших могущественных ведомства?

— Да ты поэт, — пробормотал я, пытаясь скрыть свое смятение.

Я начинал его понимать. Как говорил Мюллер из известного сериала, в наше время никому нельзя верить. Даже себе. Мне можно, ха-ха-ха!

— Хорошо, а Меркулов? — не сдавался я.

— А что — Меркулов? — удивился Грязнов. — Мы же договорились. Меркулову я верю. Заберем папку и поедем к нему.

— Ага, — кивнул я. — Вот и сообразим на троих.

— Можно и сообразить, — согласился Грязнов подозрительно быстро. — Коньячку захватим.

— У него есть, — успокоил я его.

Мы подъехали к дому Бероевой.

3

В полном, я бы сказал, гробовом молчании мы вышли из машины, вошли в подъезд, поднялись по ступенькам на второй этаж, подошли к двери квартиры Бероевой, и тут Маргарита Семеновна громко вскрикнула.

Дверь была взломана.

Мы с Грязновым переглянулись. Маргарита Семеновна вихрем ворвалась в квартиру, заранее плача и причитая. Грязнов тяжело вздохнул и последовал за ней. Молча. Я вошел последним.

Вся квартира олицетворяла собой бардак и хаос. Повсюду летал пух, который своим количеством уступал только перьям. Подушки и многочисленные, видимо, перины были вспороты, но это еще были цветочки. Ящики столов валялись на полу, дверцы шкафов были распахнуты настежь, вещи из них были разбросаны по всем комнатам, комод был выпотрошен, а посуда на кухне почему-то вся перебита. Уборки здесь предстояло на год, не меньше.

Маргарита Семеновна села прямо на пол. Сказать, что она горько плакала, значит, ничего не сказать. Она даже не рыдала. Это была гремучая смесь вселенского страдания, мировой скорби и отчаяния восточной женщины, оскорбленной в своих самых лучших чувствах. Короче, ор стоял необыкновенный.

Мы с Грязновым изрядно приуныли. Надо же, так не повезло. А счастье было так близко, так возможно. Но… кто-то нас явно опередил.

Маргарита Семеновна, наконец, встала и, как сомнамбула, заходила по квартире. Со смешанным чувством тревоги и сострадания мы внимательно за ней наблюдали.

Вдруг она остановилась и посмотрела на нас. Во взгляде ее читалось непонимание. Она словно силилась вспомнить, кто мы такие и что делаем в ее многострадальной квартире. Грязнов не стал ждать, когда она начнет спрашивать нас, кто мы такие, и сказал:

— Спокойно, Маргарита Семеновна. Милиция уже здесь. Посмотрите, все ли на месте? Если они искали что-то конкретное, в данном случае это может быть та самая папка, то драгоценности ваши и деньги они вполне могли не тронуть.

— Да, — сказала она. — Конечно. Но я уже вижу.

— Одну минуту, — прервал ее Грязнов и подошел к телефону.

Набрав номер своей конторы, он назвал адрес Бероевой и вызвал дежурную оперативно-следственную группу. А потом снова повернулся к женщине.