Тот, подойдя ко мне справа, отвесил вторую пощечину – теперь уже чтобы я замолчал.

Я наградил его рычанием и дернул руками, пытаясь разорвать сковывающую их веревку. Это было больше демонстрацией протеста. Я понимал, что стою на шаткой табуретке. Одно неверное движение, и я с нее свалюсь.

– Мое имя – Хэйтем Кенуэй! – выкрикнул я.

Веревка еще сильнее врезалась мне в шею.

– Тебе сказано: пасть закрой! – вторично потребовал палач.

Его помощник снова меня ударил, причем настолько сильно, что я едва не загремел с табуретки. Только сейчас я обратил внимание на своего соседа по виселице. Им был не кто иной, как Остроухий. Повязка на его бедре потемнела от крови. Он хмуро поглядел на меня из-под набрякших век и кисло улыбнулся.

Палач тем временем остановился перед вторым кандидатом на повешение.

– А вот этот – дезертир, – все тем же отвратительным голосом возвестил палач. – Дрожа за свою шкуру, он бежал с поля боя. Пусть умирают другие. Такие, как вы. Слышите? Он бросил вас на погибель. Скажите, какого наказания заслуживает эта трусливая тварь?

– Повесить его, – без особого энтузиазма отозвались несколько голосов.

– Как скажете, – ехидно усмехнулся палач.

Зайдя со спины, палач ногой толкнул приговоренного в поясницу, явно наслаждаясь отвращением, выступившим на лицах зрителей.

Усилием воли я подавил боль от удара помощника палача и продолжал сражаться за свою жизнь. Палач остановился перед третьим приговоренным, задав зрителям тот же вопрос и получив тот же «правильный» ответ. Чувствовалось, солдаты были не настолько кровожадны, чтобы радоваться смерти своих проштрафившихся товарищей. Балка снова заскрипела, теперь уже громче, выдерживая тяжесть троих повешенных. Я задрал голову. Там, где балка примыкала к опорному столбу, мелькнул просвет и тотчас же закрылся. Балка оказалась крепче, чем я думал.

Палач остановился перед Остроухим:

– А вот этот молодец решил попутешествовать. Так сказать, проветриться. И знаете, куда его понесло? Аж в немецкие земли. В Шварцвальд. Погулял он там и решил, что вернется незамеченным, да не тут-то было. Как нам его вознаградить за самовольную отлучку?

– Повесить, – вяло отозвались из толпы.

– Вы считаете, что он заслуживает смерти? – спросил палач, норовя разжечь толпу.

– Да.

Но толпа не была единой в своем мнении. Кто-то качал головой, явно не считая, что самовольная отлучка должна караться смертью. Иные прикладывались к кожаным фляжкам и выглядели немного счастливее остальных, как будто их подкупили этой выпивкой. Не был ли подкуп и причиной какого-то странного ступора Остроухого? Он продолжал улыбаться. И даже когда палач поставил ногу на край табуретки, приготовившись его столкнуть, улыбка не сползла с лица Остроухого.

– Пора вздернуть дезертира! – прокричал палач, толкая табурет.

– Нет! – одновременно с ним завопил я, отчаянно пытаясь порвать веревки на руках. – Нет! Его надо оставить в живых! Где Брэддок? Где подполковник Брэддок?

Перед моими глазами снова замаячил помощник палача. Он улыбался в колючую бороду, показывая почти беззубый рот.

– Ты слышал, что тебе начальство сказало? Пасть закрыть тебе велено.

Помощник отвел кулак, готовясь снова меня ударить. Но не ударил. Я сам отшвырнул ногами табуретку, обвил ногами шею помощника, скрестил лодыжки и надавил.

Он истошно закричал. Я надавил сильнее. Вопли помощника стали захлебываться. Лицо стремительно багровело. Его руки потянулись к моим лодыжкам, пытаясь их развести. Я вихлял из стороны в сторону, будто собака, намертво впившаяся в свою добычу. Я почти опрокинул его, напрягая мышцы ног и бедер. Одновременно я старался ослабить веревку у себя на шее. Рядом в петле, с высунутым языком, бился Остроухий. Его мутные глаза выпучились, словно что-то давило на его череп изнутри, угрожая расколоть.

Палач находился на другом краю помоста. Он дергал повешенных за ноги, проверяя, действительно ли они мертвы. Шум и вопли подручного заставили палача обернуться. После секундной задержки он бросился на помощь своему помощнику, сыпля проклятиями и на ходу хватаясь за меч.

Кряхтя от натуги, я сумел повернуться, потянув за собой и помощника палача. Уж не знаю, помогали ли мне Небеса, но я сумел на удивление точно выбрать момент. Палач с разбегу влетел в своего помощника. Удар был сильным и достиг своей цели: палач, словно набитый мешок, повалился с помоста на землю.

Оцепеневшие зрители стояли, открыв рот. Никто даже не пытался вмешаться.

Я еще сильнее сдавил помощнику шею. Мои усилия были вознаграждены. Я услышал хруст шейных позвонков. Из его носа хлынула кровь. Пальцы, державшие мои лодыжки, ослабели и стали разжиматься. И вновь, превозмогая боль перенапряженных мышц, я заставил свое туловище повернуться. Я перевернул помощника на другую сторону и ударил его телом по эшафоту.

По качающемуся, скрипящему, готовому обломиться эшафоту.

Эшафот заскрипел еще сильнее. Из последних сил (их у меня и в самом деле больше не было) я осуществил свой финальный маневр. Если бы он не удался, некому сейчас было бы писать эти строки. Еще раз тело помощника послужило мне тараном. Я ударил по опорному столбу, и тот треснул. У меня перед глазами сгущалась тьма. Такая же тьма окутала мой разум. Потом я вдруг почувствовал, как давление на шею ослабло. Опорный столб с треском обломился. Балка вместе с повешенными опрокинулась, а через мгновение рухнул и сам помост, доски которого не выдержали внезапного груза тел и обломков виселицы. Он рухнул с оглушительным треском, рассыпая вокруг дождь щепок.

«Пусть только он останется жив», – прежде чем потерять сознание, успел подумать я. Это было моей последней мыслью и стало первыми словами, которые я произнес, придя в себя:

– Он жив?

– О ком вы спрашиваете? – осведомился врач.

У него были густые усы. Судя по манере говорить, он был более знатного происхождения, чем большинство тех, кто его окружал.

– Тот, остроухий.

Я попытался встать, но тут же почувствовал у себя на груди ладонь врача. Он деликатно вернул меня в лежачее положение.

– Боюсь, молодой человек, я не имею даже отдаленного представления, о ком вы говорите, – весьма добродушно ответил врач. – Я слышал, что вы знакомы с подполковником. Возможно, он сможет ответить на все ваши вопросы, когда прибудет утром.

И вот, сидя в палате, я записываю события минувших дней и жду встречи с Брэддоком…

Он выглядел больше и умнее своих людей, сообразно занимаемому им чину. Он был в довольно высоких – до колена – черных, безупречно начищенных сапогах. Поверх темного, застегнутого на все пуговицы мундира на нем был надет сюртук с белой окантовкой. На шее красовался белый шарф. На широком поясе из коричневой кожи висел меч.