— Кто так думает?

— Не знаю. Все это говорил тот, с кем я разговаривал по телефону.

— Но сейчас вы в больнице?

— Да.

— Как они узнали, что надо связаться с вами?

— Полиция явилась в ее пансион — на сумке был адрес. Думаю, владелец назвал им фамилию моей жены, он помнил, что Марию туда устраивали мы. Но они не потрудились позвонить мне до сегодняшнего утра, после этого я сразу сюда.

— Почему вы мне позвонили?

— Мария в прошлом месяце поехала в Венецию, мы поинтересовались, куда направляется, сказала, что собирается поговорить с полицейским, по фамилии Брунетти. Не сообщила о чем, а мы не спросили — не подумали как-то. Сейчас вот сообразили: вы ведь тот самый полицейский и вам, наверно, надо дать знать, что с ней случилось.

— Спасибо, синьор Сасси. Очень рад, что вы мне позвонили. Скажите, как она вела себя, после того как встретилась со мной?

Если Сасси и решил, что это странный вопрос, в голосе его не промелькнуло и намека на это.

— Как обычно. А что?

Брунетти предпочел не отвечать, а вместо этого спросил:

— Сколько вы там еще пробудете?

— Не очень долго. Мне надо обратно на работу, а жена — с внуками.

— Как фамилия врача?

— Этого я не знаю, комиссар. Тут такой бардак. Санитарки сегодня бастуют, так что трудно найти кого-то, кто что-нибудь скажет. Похоже, никто ничего не знает о Марии. Не могли бы вы сюда прийти? Может, вам они уделят внимание.

— Буду там через полчаса.

— Она очень хорошая, — заключил Сасси. Брунетти, который знал ее шесть лет, полностью разделял это мнение — справедливые слова.

Когда Сасси повесил трубку, Брунетти позвонил вниз Вьянелло и велел ему найти рулевого и лодку, а потом быть готовым выехать на Лидо в течение пяти минут. Приказал оператору соединить его с больницей на Лидо и попросил к телефону кого-нибудь из приемной «Скорой помощи». Его переключили на гинекологию, хирургию и кухню. Разозлившись, он повесил трубку и побежал вниз по лестнице к Вьянелло, Бонсуану и ожидающему катеру.

Пока пересекали лагуну, он рассказал Вьянелло о звонке Сасси.

— Ублюдки! — заклеймил Вьянелло тех, кто были в машине и скрылись. — Не остановились — бросили ее умирать у обочины.

— Может, им того и надо было. — Брунетти увидел, что до сержанта внезапно дошло.

— Ну конечно. — Вьянелло даже глаза прикрыл — как просто. — Но мы даже не ходили в casa di cura задавать вопросы. Откуда они знают, что она с нами говорила?

— Мы ведь понятия не имеем, что она делала с тех пор, как была у меня.

— Нет, не имеем. Но не могла же она так сглупить — пойти и обвинить кого-то?

— Она провела большую часть жизни в монастыре, сержант.

— И что это значит?

— Это значит, что, возможно, думает так: достаточно внушить кому-нибудь, что он нехорошо поступил, и тот отправится в полицию, выразит свои сожаления и сдастся.

Беспечно, однако, это прозвучало — он тут же пожалел, что так легкомысленно высказался.

— Я имею в виду, что она не очень хорошо судит о характерах, возможно, и многие побуждения для нее не очень понятны.

— Полагаю, вы правы, синьор. Монастырь, скорее всего, — не лучшее место для подготовки к житью в мерзком мире, созданном нами.

Комиссар не придумал, как ответить, и молчал, пока лодка не вошла в один из причалов для «Скорой помощи» на задах Оспедале-аль-Маре. Выпрыгнули из лодки, а Бонсуану велели подождать, пока разберутся, что происходит. Распахнутая дверь вела в белый коридор с цементным полом. К ним поспешил санитар в белом халате.

— Вы кто? Что вы тут делаете? Отсюда входить в больницу никому нельзя!

Не обращая внимания на то, что он говорит, Брунетти достал свое удостоверение и махнул им санитару.

— Где приемная «Скорой»?

Тот явно размышлял, стоит ли им сопротивляться. Но взяло верх обычное итальянское нежелание возражать власти, особенно ее представителям в форме, и он показал им, куда идти. Через несколько минут они стояли у стола дежурной сестры, за ним — открытые двойные двери в длинный, ярко освещенный коридор. За столом никого, на несколько призывов Брунетти никто не отозвался. Через несколько минут из дверей выскочил человек в помятом белом халате.

— Извините… — И Брунетти вытянул руку, чтобы задержать его.

— Да? — отреагировал он.

— Как мне выяснить, кто дежурит в приемной «Скорой помощи»?

— Зачем вам это?

Снова Брунетти вытащил и показал удостоверение. Человек в халате всмотрелся поочередно в документ, потом в его обладателя.

— Что вы хотите узнать, комиссар? Я как раз тот, кто обречен дежурить в приемной.

— Обречен? — переспросил Брунетти.

— Извините за преувеличение. Нахожусь здесь последние тридцать шесть часов, потому что санитарки решили устроить забастовку. Я пытаюсь заботиться о девяти пациентах с помощью одного дневального и одного интерна. И вряд ли мне помогает, что я стою тут и вам это рассказываю.

— Извините, доктор, не могу арестовать ваших санитарок.

— Жаль. Чем могу служить?

— Я пришел из-за женщины, которую привезли сюда вчера. Сбита машиной. Мне сказали, что у нее сломана нога и повреждение мозга.

По этим сведениям врач моментально определил, о ком идет речь.

— Нет, нога не сломана. Это плечо, и то лишь смещение. А вот несколько ребер, возможно, сломаны. Но меня беспокоила травма головы.

— Беспокоила, доктор?

— Да. Мы отправили эту пациентку в Оспеда-ле-Чивиле меньше чем через час после того, как ее привезли сюда. Даже если бы у меня был штат, чтобы работать с ней, мы не располагаем оборудованием для лечения такой черепной травмы.

Не без труда Брунетти обуздал свой гнев: зачем сделал глупость и приехал сюда.

— Насколько плохо дело, доктор?

— Привезли ее без сознания. Я вправил плечо и забинтовал ребра, но о травмах головы знаю недостаточно. Сделал некоторые анализы — необходимость выяснить, что творится в голове, чтобы судить о том, почему пациентка не приходит в сознание. Но ее так быстро привезли и увезли, что у меня для уверенности недостало времени.

— Несколько часов назад сюда приходил человек, искал ее. И никто не сказал ему, что отправили в Венецию.

Доктор пожатием плеч снял с себя всю ответственность:

— Я же говорю — нас тут только трое. Должны были сообщить.

— Да, — согласился Брунетти, — должны были. Что-нибудь о ее состоянии можете мне сказать?

— Нет, спросите лучше в Чивиле.