Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но мчатся времена: нет Господа, увы, нет сатаны, нет рая.
И, что грустней всего, нет доброго вина.
— Чтоб тебе, заразе, рога внутрь завернуло! — сонно пробормотал Руинтан, ворочаясь на скамейке.
Только после этого дифирамба он с трудом разлепил веки и рискнул проморгаться, оглядываясь по сторонам.
Привязанная к Руинтановой щиколотке коза упрямо продолжала тянуть ленивого пастыря к вожделенному клочку недовыщипанной травы, с возмущением мекая и брыкаясь.
Однако злосчастный рывок, разбудивший Руинтана, был вызван отнюдь не очередной попыткой животного добраться до остатков зелени, к чему бельмастый, а теперь еще и корноухий бородач давно привык, а микроавтобусом-«ишаком», который затормозил совсем рядом, чуть не наехав на рогатую любимицу бабушки Бобовай.
— «И-шак», — икнув, констатировал Руинтан, после чего окончательно проснулся.
Не так уж часто объявлялись в тупике Ош-Дастан фирменные микроавтобусы, сверкающие никелем и гордые золотистым тавром «Мектеб “Звездный час”» на лоснящемся крупе.
Из автобуса боком выбрался постоялец бабушки Бобовай — парня звали Кареном, а остальные факты его биографии мало интересовали Руинтана. Приветливо махнув рукой козе и таращившему глаза козопасу, Карен оправил новенький, с иголочки, костюмчик и стал подниматься по лестнице.
Повезло мужику! Был, говорят, егерем, пушечным мясцом, потом безработным, в мушерифы мылился-недомылился — а стал этим… сторожем… нет, гулямом! — и вдобавок у таких богатейших людей! А все после того, как он дамочку ихнюю прямо у подъезда прижал. Понравилось небось нещупаной! Любовь, она движет миром! Вон теперь на каком «ишаке» егерек прикатил! Машина, конечно, чужая, прокатная — но не один хрен, чей ишак под тобой бегает?..
И Руинтан в очередной раз малость позавидовал соседу, а больше — порадовался чужому фарту, ибо долго завидовать кому бы то ни было не умел. Зато радоваться умел и любил, тем более что дружбан Карен, получив работу, мигом выставил по этому поводу выпивку всем соседям, не забыв и его, Руинтана Меднотелого. А дармового угощеньица бедняга аракчи не забывал. Все знают — Руинтан добро помнит…
Он машинально потрогал уже почти заживший огрызок уха, подвигал взад-вперед нижней челюстью, став от этого похожим на людоеда из мультфильма, и горестно вздохнул. Эх, если б Карен его тогда на миг раньше болтом приложил! Помрачение нашло, право слово! Челюсть — пустяки, уже и не болит почти, а пить и без зубов можно; зато уха — нет как нет.
Жалко.
А двустволки прадедовской, с тягчайшего похмела не пропитой, — и того жальче.
Вслед за Кареном из «ишака» вылез еще один мужик в точно таком же, как и у егерька, костюме (форму у них в мектебе носят, что ли?), брезгливо покосился на бородача с козой и тоже начал с опаской считать ступеньки подошвами.
К чему бы это?
Руинтан уселся поудобнее, отмотал с ноги несколько витков веревки; дав козе возможность добраться до ее завтрака, и стал с интересом ждать продолжения.
День начинался вполне прилично.
Дальше был шум и голос бабушки Бобовай — старуха на удивление не ругалась ругательски, не швырялась «шакалами» и «отродьями трупоедов», — потом по лестнице вразнобой застучали-заухали-заскрипели шаги… вот они идут: сначала неуверенно выходит бобовайская внучка, а следом за ней Карен со вторым гулямом несут старухино кресло вместе с самой старухой.
Вот это да! Куда ж это старая ведьма собралась?
На работу в мектеб устраиваться? Охранником-гулямом? Глядишь, костюм сошьют на дармовщинку…
Руинтан так и спросил, только вместо «старой ведьмы» получилось почему-то «уважаемая». А так — что подумал, то и сказал.
— Ах, Руинтанчик (ну, карга, дает!), хвала Всевышнему! Уговорили-таки мы с Каренчиком правнучку мою в мектеб съездить! Пусть посмотрит, может, и глянется ей там! — медовым голоском затараторила бабка. — А я, дура старая, за компанию — отчего бы и не съездить, если добрые люди приглашают, машину к подъезду ставят, как настоящей госпоже из благородного рода! Да и то сказать: чем мы хуже?
Почтенная Бобовай гордо вскинула голову, и Руинтан окончательно уверился: хоть с опущенной, хоть со вскинутой, а с этой самой головой у бабки не все в порядке. Хотя, с другой стороны, «ишака»-то действительно пригнали! И внучка: то все упиралась, не хуже бабкиной козы, а тут вдруг раз — и согласилась. Постоялец уболтал, что ли? Стала бы девчонка егеря слушать, как же! Она вообще никого не слушает, разве что свою бабку, и то краем уха.
«Край уха» навел Руинтана на грустные размышления, и он на минуту отвлекся от происходящего у подъезда.
Тем временем второй гулям открыл задние дверцы «ишака», выдвинул наружу стальные полозья, и они с Кареном легко вкатили бабкино кресло в ишачье чрево. Девочка затравленно огляделась по сторонам и, словно против воли, медленно шагнула к микроавтобусу; еще раз оглянулась, умоляюще посмотрела на изумленно моргающего аракчи — и, как в холодную воду, разом решившись, нырнула внутрь.
Кашлянул и негромко заурчал мотор, Карен достал из кармана плоскую телефонную трубку с кнопками и короткой антенной (этакого чуда Руинтан никогда раньше не видел), набрал номер, что-то тихо сказал и совсем уж было собрался садиться в кабину, но вдруг хлопнул себя ладонью по лбу:
— Подожди, Усмар, я сейчас, я сигареты забыл! — И нырнул в подъезд.
Вернулся Карен через пару минут, и машина тут же стала разворачиваться, норовя вырулить из тупика. А когда совсем почти вырулила и водитель поспешил дать газ, Руинтану показалось, что какой-то забавник привязал его веревку к бамперу «ишака», — последовал сильнейший рывок, бородач не удержался и опрокинулся на спину!
«Проклятая коза!» — дошло до него через секунду.
А еще через пару секунд корноухий аракчи выяснил с изрядным неудовольствием, что окаянное животное волочит его за собой на веревке!
«Ишь ты, коза, а, оказывается, сильная зверюга, как… как ишак!» — вяло удивился Руинтан, разглядывая проплывающие мимо кусты.
Тут ветхая веревка, зацепившись за торчащий из мостовой железный штырь, наконец лопнула; и коза, освободившись от непосильной ноши, с призывным меканьем заскакала по переулку вслед за микроавтобусом, увозившим любимую хозяйку.
Пыльный и ободранный Руинтан, прихрамывая, бежал следом, постепенно отставая и ругаясь на ходу самыми черными словами…
Без нас не делалось ничто,
Нигде и никогда:
Хоть черный крест,
Хоть красный круг,
Хоть белая звезда.
Судьба с жизнью перемигивались за спиной — и Большой Равиль чуял опасность, как вспугнутый олень — идущую по пятам погоню или как затаившийся в засаде чауш — присутствие добычи. Разумеется Равиля куда больше устроил бы второй вариант, но шейх рассуждал трезво, понимая: сейчас его знахарек (да и он сам!) — скорее добыча, чем охотник.