себе вполоборота — благо он явно витал в облаках и не особо сопротивлялся. Размахнувшись изо всех сил, я отвесила ему пощечину. И еще одну, другой рукой. И, войдя во вкус, собралась уже шмякнуть хорошенько еще разок, но тут кот лениво протянул:

— Не-а.

У меня опустились плечи. В самом деле, взгляд Матвея, ничуть не ставший осмысленнее, снова прикипел к ведьме. На пощечины же он просто не среагировал вообще никак.

— С душой надо! — пояснил Василий. — Что ты его гладишь-то по щечкам, чай не кот. И не ручками надо, твоими-то ручками разве ж треснешь как следует! Надо вот прямо по тыковке. Допустим, коромыслом.

— А хочешь, сковородку дам? — ласково предложила ведьма с каким-то нездоровым оживлением. Что-то, кажется, не любят здесь добрых молодцев. А еще оставь его ей!

Я представила, что останется от мозгов Самохвалова после лечения коромыслом. Как-то боязно…

— А погуманнее методов нет? Ну… скалкой хотя бы? — спросила я с надеждой.

— Не, — разочаровал меня кот. — Скалкой — это несерьезно. Скалкой разве дурь как следует выбьешь!

— Ладно, — вздохнула ведьма, осознав, что избиения молодцев не ожидается. — Есть еще один способ. Как раз для слабосильных юных дев, что на молодцев еще не не озлобились.

— Мда? — недоброе я заподозрила сразу. И Явлена меня, конечно, не разочаровала.

— Можешь просто его поцеловать. Только смотри, по-настоящему целовать надо — так, будто он твой суженый, а ты у алтаря с ним стоишь. Лобзанием юной девы ведьмовские чары как водой родниковой смываются.

Да чтоб вас всех!

— А… может, все-таки скалкой?

Ведьма посмотрела на меня с жалостью.

— Коромыслом могу подсобить. А то оставляй как есть, говорю ж — мне в хозяйстве всяко сгодится.

— Ясно… — похоже, выхода и впрямь нет. Или коромыслом, или… Ладно. Будем считать, что это… медицинская процедура, вот! Вроде искусственного дыхания. Я же не стала бы раздумывать, стоит ли делать человеку искусственное дыхание, правда? Даже если он мне неприятен совсем. Правда, искусственное дыхание я все равно не умею делать, даром что в универе на первом курсе что-то рассказывали про первую медпомощь, кто б там помнил… зато целоваться умею.

Я глубоко вдохнула, набираясь решимости. А потом снова решительно схватила Матвея за плечи, разворачивая к себе.

— Имей в виду, Самохвалов:  это медицинская процедура! — выпалила я, наклонилась к нему, одновременно притягивая его поближе, крепко зажмурилась и отчаянно впилась в его губы.

В первую секунду было ощущение, что целую я тот самый манекен для искусственного дыхания из кабинета медицины. Там разные были анатомические пособия… В общем, чтобы добиться хоть какой-то реакции, я слегка прикусила парню губу, крепко обхватив его руками за шею.

А потом… в какой момент все изменилось, я не заметила. Но почему-то вдруг оказалось, что это не я отчаянно цепляюсь за парня, а меня прижимают за талию и целуют так, что из головы напрочь выдувает все мысли, а в животе пляшут не то что бабочки, а сразу разухабистые феечки. Как будто розовый кисель из дурной башки Самохвалова перекачали прямиком в мою собственную головушку. Хорошо, что сижу, не то точно бы коленки подгибаться начали. Кто ж знал, что этот придурок умеет так целоваться!

Закончилось все тоже как-то неожиданно и разом. Просто в какой-то миг фейка, угодившая между нашими плечами и все это время молча пытавшаяся выбраться, наконец заверещала, а до нас обоих вдруг одновременно дошло, что мы творим и с кем. Мы отшатнулись в разные стороны, едва не попадав с короткой лавки, и осоловело уставились друг на друга. А потом одинаковым движением вытерли губы руками.

— Сдурела?! — каким-то осипшим голосом спросил Матвей. — Так и знал, что этим кончится!

Это что — он всерьез думал, что я на него запала и собираюсь вешаться?! Тоже мне, красавчик-мечта!

Но взгляд у него все-таки стал осмысленным — ну, насколько он у него обычно такой, конечно. А значит, я все сделала правильно, я молодец и он меня благодарить тут должен! А не претензии предъявлять!

Парень тем временем нахмурился и потер лоб.

— Что за ерунда… заснул, что ли?

Я независимо сложила руки на груди.

— Очухался, Казанова? — нет, надо было все-таки коромыслом! — Мог бы спасибо сказать. А я тут твоих родственников ищу, между прочим. Явлину уже всеми женскими именами окликнула, дальше изволь сам.

Явлина, кстати, изрядно удивилась, когда я ее по второму кругу принялась окликать всеми вариантами имен мамы, бабушки и девочки Самохваловых. А потом, подумав, я все же рассказала ей в общих чертах и о наших поисках. Как-то вот подумалась: ведьма — тот самый человек, который, может быть, и поверит. И уж точно не арестует и, хе-хе, на костре не сожжет.

— Что — сам?

— Ну, — я ковырнула пальчиком столешницу, — пропавших пятеро. Я троих перебрала. Остались двое.

Матвей ошалело уставился на меня, осмысляя. А потом перевел все еще полубезумный взгляд на Явлину. Моргнул несколько раз, сглотнул и наконец, глядя дивной красавице в глаза, робко выдавил:

— Э… папа?

Кажется, в первый раз за все недолгое время знакомства я увидела ведьму всерьез растерянной и даже ошарашенной. Как и ее кота. Явлина моргнула, открыла и закрыла рот.

— Ээ, то есть, я хотел сказать — Паша. Павел. Степа. Степан.

И вроде бы глаза ведьмы уже просто не могли стать еще больше, но оказалось, все возможно. В какой-то момент у меня возникло ощущение, что они сейчас просто выпадут из орбит.

— Ну, знаете… — протянула она, медленно поднимаясь из-за стола, — так меня еще…

— Явлина-Явлина-Явлиночка, — я зачастила, схватив ведьму за руку, — вы не обижайтесь, он у нас странненький, я ж говорила, у него и так с головушкой беда, а тут еще все навалилось, и чары ваши, и все это, не в себе он, простите дурака, горе у него, сам, что несет, не соображает…

Плюхнувшись все-таки обратно на лавку, Явлина как-то недоуменно мотнула головой.

— Чудные вы, — изрек кот. — Али дурные, коли ведьму не боитесь. Наплачешься еще ты с этим вот… бесстрашным.

— Да я уже, — я вздохнула тяжко и горестно. А Матвей смотрел сейчас с ненавистью… на меня. Ну да, я оставила ему не самую простую часть проверки. А чего он ожидал? Это, в конце концов,