поднял вверх указательный палец: — Мирослава, всегда прочитывай контракты от корки до корки. Это избавит тебя от многих разочарований.

— Боюсь, в случае с вами меня ничто не избавит от разочарования, — процедила сквозь зубы, но послушно уткнулась в текст.

Несколько минут сосредоточенно читала, хмуря брови и шевеля губами, а я смотрел на ее лицо.

Тоже странность, в первую встречу психологиня показалась мне натуральной серой мышью. Ничем не примечательной и невыразительной.

Только и запомнил с того раза ее глаза в длинных каштановых ресницах. И еще то, как она наезжала на меня с вопросами про моего сына. А все остальное мимо прошло. Спроси меня тогда, как она выглядит, и не вспомнил бы.

Ни лицо, ни фигуру… Если бы не Данькино счастливое лицо, когда он безостановочно жужжал про Мирославу, я бы напрочь забыл о ее существовании через пару часов после встречи.

А сейчас смотрел и думал, где были мои глаза? Ведь реально хорошенькая — носик аккуратный, брови вразлет. Рот самое то — не большой, не маленький, с нормальными мягкими губами.

Бля, подумал про ее губы, и в джинсах сразу стало тесно — так и не шли у меня из головы наши с ежиком поцелуи.

Поменял позу, чтобы не так было заметно мое откровенное возбуждение, и принялся ждать, пока она дочитает самое главное.

— Значит, если я верно поняла, согласно контракта вы предлагаете мне играть роль мамы Даниила — возить его в школу и на дополнительные занятия, ходить на родительские собрания… Что там еще?

Она полистала контракт:

— А, вот. «Заниматься подбором гардероба, модели и стиля стрижки, и полностью отвечать за его внешний вид». Это что за ерунда?! — возмущенно полыхнула глазами.

— Признаю, тут юристы малость переборщили, — согласился я. — Но они известные перестраховщики, лучше перебдят, чем недоедят. Но если хочешь, эти пункты мы уберем.

— Да эти пункты просто ерунда по сравнению вот с этим, — она ткнула пальцем в страницу. — Я буду вынуждена на пять лет отказаться от интимных контактов с мужчинами, не беременеть и не рожать детей.

С треском захлопнула папку:

— Послушайте, Янис Альбертович.

— Просто Янис…

— Альбертович! Мне тридцать два года. Через пять лет будет тридцать семь. Фактически, этим контрактом вы собираетесь лишить меня возможности найти себе мужчину и родить ребенка, потому что в тридцать семь шанс забеременеть не самый высокий.

Она помолчала, не глядя на меня и продолжила:

— Ведь, по сути, вы нанимаете себе служащую, бесправную и не имеющую личной жизни. Зачем называть это существо вашей женой и мамой для Дани?

— Мирослава, я уже говорил тебе, что мне нужна не няня для сына, а женщина, рядом с которой он почувствует, что такое нормальная, обыкновенная, человеческая семья. А для этого, женщина должна быть не только мамой для него, но и женой для меня. Понятно?! И как ты себе представляешь, что ты, будучи моей женой, забеременеешь и родишь от кого-то левого? — что-то меня повело от злости на эту упертую Мирославу. — Я не нанимаю служащую, я женюсь на женщине, способной стать мамой моему сыну.

— А если ты хочешь своего ребенка, то… Раздел двадцать на сто сороковой странице. Дочитывай контракты до самого конца, Мирослава.

Не отвечая, психологиня смотрела на меня и кусала губы. А я, как дурак, смотрел на это и все больше и больше хотел сдернуть ее с кресла. Посадить к себе на колени и начать снова целовать.

Как тогда, впиться в их податливую мягкость. Ворваться языком в жаркий рот и обшарить, ловя нежный язык. Сдавить ее ребра, оказавшиеся хрупкими и тонкими. Осторожно потрогать грудь, так удачно ложащуюся мне в ладонь — в тот, второй поцелуй я успел это проверить…

— Мир, — с трудом проговорил, выдергиваясь из своих фантазий — Я предлагаю тебе стать моей женой во всех смыслах этого слова. И детей от меня родить, если ты их хочешь. И…

— … и любить друг друга вечно? Жить долго и счастливо и умереть в один день? — перебила она меня и зло засмеялась. — Да вы мне даже не нравитесь, Янис Альбертович. Как и я вам.

— Не нравлюсь? — я подался вперед и все-таки сделал то, о чем фантазировал минуту назад — подцепил ее и выдернул из кресла. Кинул к себе на колени, надеясь, что под двойным весом моё кресло не развалится, и мы не окажемся на полу.

Зажал ее, не успевшую даже охнуть. Зафиксировал ладонью затылок и прорычал:

— Точно не нравлюсь? Может проверим? — и впился, наконец, в ее губы.

Сладкие, пахнущие малиной, полевыми цветами и луговыми травами. Поймал ее выдох, больше похожий на стон. Дрожь, пробежавшую по нежному, прижавшемуся ко мне телу. И свое глухое рычание, когда она заерзала на мне, невольно потеревшись о мой стояк.

Не нравлюсь я ей!

Не знаю, сколько мы целовались — совсем утонул в ее вкусе, запахе, нежной коже под моими ладонями.

Кресло под нами жалобно скрипело, грозясь вот-вот развалиться. Мои руки давно занырнули ей под юбку и лапали гладкие тонкие ноги, стремясь добраться выше. Еще ужасно хотелось проверить какие трусы на ней надеты — надеюсь, те самые, розовые девчоночьи.

Не удержался, заглянул… Сегодня другие, в голубой цветочек, тоже отличные. Рука сама потянулась забраться под них, едва успел остановить себя — это потом, не сейчас, еще рано…

— Мир…, - позвал ее, когда на миг отпустил ее губы. — Девочка, посмотри на меня…

— А? — расфокусированный взгляд, приоткрытый рот, размякшая спинка под моей ладонью. И…

— Папа! Ты приехал! — оглушающий вопль и топот босых пяток по деревянному полу.

И еще более радостный вопль:

— Вы целуетесь! Ур-ра!!

Глава 30

— … Да вот, только со смены притащилась. Хотела пойти искупаться, освежиться в Тихоньком океанчике, да сил никаких нет двигаться — двенадцать часов на ногах. А ты как, Мирчонок? — Амаля, моя единственная подруга помахала мне рукой с экрана. — Загорела или мне с усталости мерещится?

— Не мерещится. Загорела немного, — я даже засмеялась от радости видеть и слышать ее. Пусть даже так, через мессенджер. Но уже пять месяцев она живет и работает медсестрой в хосписе в пригороде Лос-Анжелеса, зарабатывая себе на хоть сколько-то приличную жизнь.

Что делать — если ты ребенок, выросший в детском доме, поддержать тебя практически некому. Это мне повезло, что меня взяли под опеку, а потом и удочерили, когда мне было тринадцать. Амале так не посчастливилось.

Она была старше меня на три года и сколько я себя помнила,