Понятно, откуда у взрослой девушки взялся шрам на виске — от удара этим камнем. Дальше произошло что-то, чего я не знаю, но я перестала жить в театре, я видела себя в большом, очень богатом и красивом доме, думаю, меня удочерили богачи. Моя мама имела европейскую внешность, я очень любила эту женщину, помню, часто стояла у двери ее комнаты и пыталась определить, спит она или нет, мне все время хотелось быть рядом. Ее мужа я не помню (если он вообще был), в этом доме я не помню мужчин, только водителя. Я не могу вспомнить язык, казалось, что все вокруг говорили на русском. Хотя это невозможно. Короче говоря, на каком языке я говорила и думала, непонятно, но смысл всегда был понятен. Так. Что-то я устала, на сегодня достаточно.

* * *

— Так… это перевели? В ходе проведения дополнительных геологических исследований мы выяснили, что принятый ранее вариант кессонных работ непригоден… и в сентябре тысяча девятьсот пятьдесят пятого года нами был предложен проект по строительству бескессонным способом… так. Общая высота опоры шестьдесят четыре метра… это от фундамента до подошвы рельса… Длина моста на речной части составляет тысяча двести метров, а общая длина на полкилометра больше… Теперь… общий вес всех пролетных металлоконструкций — двадцать три тысячи тонн… Да, максимальная нагрузка на опору двадцать тонн. Все восемь опор намечено сдать к апрелю текущего года, в августе будет закончен монтаж всех пролетных ферм… пройдут испытания… Так что в сентябре — октябре планируем открыть движение… как железнодорожное, так и автогужевое… ну и пешеходное, разумеется…

— Спрашивают, сколько рабочих занято на строительстве.

— Основных рабочих — шесть тысяч сто человек… Кроме того, около двух тысяч временных, они проводят земляные работы на подходах…

— Спрашивают, возможно ли окончить строительство досрочно… скажем, к лету? И что для этого требуется?

— Скажите им, что названные мной сроки и так являются очень досрочными, первоначально строительство планировалось завершить в феврале пятьдесят девятого…

— Товарищ Хэ спрашивает, нельзя ли сначала открыть железнодорожное движение на нижнем ярусе, а верхний достраивать параллельно. Страна очень ждет этот транспортный узел.

— Что?! Он серьезно? Он кретин, да? Ну да… И все они тоже… М-м… Скажите, что нет проблем, все можно! Пусть уволят меня и делают все, что хотят.

— Но… вы можете объяснить ему, почему так нельзя?

— А вы думаете, он поймет? Скажите, что я ужасно болен, что у меня насморк… и вообще меня на левом берегу давно ждут рабочие, так что сейчас мы высадим товарищей у штаба строительства, и они смогут обсудить все вопросы с товарищем Сян Ли-санем, в его кабинете…

— Ишь, пошли, пошли… какие мы важные… пингвины деловые. Сян еще тоже… нашел экскурсовода, не мог без меня обойтись… Откуда их вообще принесло?

— Вроде правительственная комиссия… давайте спустимся в трюм, выпьем чаю. Я замерзла, вы нет?

— Ужасно. Я вообще простудился, нос так забит, что ночью не мог уснуть… и не высмаркивается.

— Хм, «забитый нос» — это у нас самый сложный иероглиф.

— Самый-самый?

— Ну да, состоит из тридцати шести линий… В древности были и посложнее, но они уже не используются. А «забитый нос» остался.

— Надо же… Вы отвернитесь, ладно? Я попробую его все-таки освободить… Апчхи! Какой-то ужас…

— Меня, наверное, скоро уволят… не хочу возвращаться в Пекин. Если уволят, буду здесь искать работу, в какой-нибудь книжной лавочке… Хотя могут и в лагерь выслать.

— С чего вы это взяли?!

— Ну… а вы не видите, что происходит? У вас же был тридцать седьмой год, и в Китае теперь будет… Эту… из библиотеки, как ее, Юй-фэн, Ли Юй-фэн арестовали за «грязные нападки» и незаслуженную критику партии, помните, она на партсобрании выступала? Вся эта критика — сплошная провокация, Ольга была права… Полки опять все полупустые, непартийные газеты и журналы тоже изъяли, висит плакат: «Нам нужна здоровая критика, которая укрепляет, а не подрывает авторитет партии!» А в газетах что? В Пекине сплошные аресты, из университета выгнали больше пятисот студентов… а что будет с профессурой? Их называют кучей собачьего дерьма…

— Но вы здесь при чем? Вы же не член партии и не критиковали никого… да… мерзость какая-то.

— А интеллигенцию направляют на трудовое перевоспитание в деревню, спасибо, хоть не расстреливают. Знаете, кто я? Буржуазный волосок. И мне предстоит трудная трансплантация в новую пролетарскую кожу. Это не я придумала, это утренняя «Жэньминь».

— Не знаю, бред какой-то… Вы же столько лет в управлении, один из лучших специалистов… Полная чушь! Я думаю… ну не знаю, был же двадцатый съезд, культ личности осужден, СССР теперь наоборот…

— Ну да… и что это нам дает? На Советский Союз им теперь наплевать, это называется «медленный путь в коммунизм»… а у них «большой скачок». Я не права?

— Да… отношение изменилось, это точно…

— А пойдемте в театр вечером, может, Сяо Юй мне погадает…

— На картах?

— Да нет, это И-Цзин, очень древнее гадание, на основе восьми ба гуа… как сказать, просто анализ ситуации… Он и вам погадает, я его попрошу… пойдем, ладно?

— Так я не против, мне старик нравится… да и вообще мне там нравится. Причем я его речь понимаю лучше, чем у других… странно, да? Вот даже когда вы с ним общаетесь, его слова я почему-то лучше понимаю…

— Вот и отлично! Алексей Григорьевич, а мы еще долго будем заняты? Как думаете, я успею зайти управление? А то пришел запрос из Пекина, требуют автобиографию… сказали, надо обновить, мол, это чистая формальность. Как можно автобиографию обновить, вы не знаете? Думают, напишу что-то новенькое? У них же мое личное дело страниц на пятьсот собрано, папка от него трещит, я сама видела… ну так… много работы?

— Да, честно говоря… мы туда плывем, чтоб от этих избавиться. Платформы я утром принял, сваи завтра привезут, есть кой-какие соображения… но Сян сейчас все равно занят. Так что… вы свободны. А вы уже написали биографию?

— Да, только жаль, лист помялся, придется переписывать…

— А можно мне почитать?

— Так она же на китайском… Ну хотите, я вам прочту?

— Или это наглость с моей стороны?

— Почему? Прочту, если интересно, хотя тут всего полстраницы, я вам и то больше про себя рассказывала… вот… Чжан Сян-цзэ, родилась второго сентября тысяча девятьсот двадцать второго года в Ханькоу, провинция Хубэй. Отец — Чжан Шэн, родился в тысяча восемьсот девяностом году в Шанхае. Промышленник в третьем поколении, жил и работал в Ханькоу до тысяча девятьсот тридцать восьмого года. В связи с угрозой захвата Уханя японскими войсками, в сентябре тридцать восьмого переехал в город Чунцин, где и проживал до самой смерти. Умер в тысяча девятьсот пятидесятом году. Мать — Галибина Виктория Ивановна, русская по национальности, родилась в городе Орле, в семье офицера… даты жизни — тысяча девятисотый, тысяча девятьсот тридцать пятый. С тысяча девятьсот восемнадцатого проживала с родителями в Харбине, после замужества в тысяча девятьсот двадцатом году постоянно жила в Ханькоу… так. Чжан Сян-цзэ… родилась и проживала в Ханькоу до тридцать восьмого года… затем вместе с отцом переехала в город Чунцин… где завершила среднее образование, после чего поступила на экономический факультет Шанхайского университета, эвакуированный на время японской оккупации из Шанхая в Чунцин… который окончила в тысяча девятьсот сорок шестом году. С сорок шестого по сорок девятый жила и работала в Шанхае, проходила стажировку на английском предприятии «Стандарт ойл компани». После провозглашения Китайской Народной Республики, непосредственно с ноября сорок девятого года, работала преподавателем русского разговорного языка на курсах при Шанхайском университете… в тысяча девятьсот пятьдесят четвертом рекомендована руководством университета для работы в Пекине, переехала на постоянное место жительства в Пекин, где по настоящее время работает переводчиком в Управлении международных сообщений при Министерстве железных дорог КНР. Помимо китайского языка, свободно владеет русским, английским, немецким, французским языками. Беспартийная, в политических партиях и организациях не состояла… ну вот и все.