Сон, в который Мария-Грация погрузилась, был без сновидений и таким же всепоглощающим, как морской прилив.

Третье событие, случившееся на девятом году жизни Марии-Грации, тоже было связано с отцом.

Лето заканчивалось. Бугенвиллея обгорела и поникла, пыль висела в воздухе, настроение было подавленное. Мария-Грация сидела на террасе с Мичетто, когда с площади вдруг донесся какой-то переполох. Братья играли в футбол, матч у них обычно начинался сразу после сиесты и продолжался до полуночи. Но тут игра прервалась, послышались громкие голоса. Подняв голову, она увидела, что в центре суматохи – ее братья. Флавио и Филиппо, младший сын Арканджело, с ожесточением пихались и поносили друг друга почем зря. Свара то затихала, то разгоралась с новой силой. Филиппо схватил принадлежащий ему мяч и смачно плюнул в сторону Флавио, плевок не долетел до цели и плюхнулся в пыль. Туллио и Аурелио потащили разъяренного брата домой. Остальные мальчишки разбежались. Туллио и Аурелио доволокли Флавио до террасы, и лишь там он от них отбился.

В то лето Мария-Грация держалась в стороне от братьев. Она подобрала кота и спряталась за плющом.

– Я не слышал, что он сказал, – свистящим шепотом говорил Туллио разъяренному брату. – И мы не позволим тебе ему мстить. Держи себя в руках, Флавио. Если мама тебя увидит, она поймет, что ты дрался, и тогда будут неприятности. Что ты там наговорил Филиппо?

Флавио продолжал неистовствовать.

– Он нес гнусную ложь про нашего отца! – выкрикнул он. – И все остальные. Но Филиппо хуже всех. Он всем говорит, что папа занимался постыдными вещами с Кармелой, женой il conte, в пещерах у моря. Давно, до нашего рождения. Это все вранье! Я не верю ни единому слову!

Мария-Грация увидела, как Туллио отступил, сел за столик и подпер голову ладонью, как это делал отец, когда пытался решить какую-нибудь сложную головоломку. Флавио метался по террасе, а затем и вовсе принялся свирепо колотить по балкам.

– Это неправда, – объявил Туллио. – Конечно, это неправда. Но кто-то хочет опозорить нашу семью. Кто-то хочет выставить отца посмешищем из-за этих чертовых выборов, про которые все только и говорят. Кто-то что-то против нас имеет, ragazzi.

– Это ублюдок Филиппо! Не кто-то, а именно он! Это ему надо морду начистить! Ноги переломать! Если бы вы не полезли, я бы так и сделал!

Вращающаяся дверь повернулась, и вошла Пина.

– Что это такое я слышу? Флавио? Туллио?

От ее учительского тона Туллио прямо-таки подскочил со стула, но Флавио и не подумал успокоиться.

– Мама, мальчишки из школы болтают про папу, и мы должны вправить им мозги, вот и все. Это касается только нас, это дело не твое, не папино…

– Не мое?! Если я еще раз увижу, что ты дерешься, это будет очень даже мое дело – будешь остаток лета сидеть дома, штопать носки, потрошить кур и чистить картошку вместе со мной, на улицу даже носа не высунешь.

– Мама, ты не знаешь, что они говорили! Врали, будто папа делал постыдные вещи с женой il conte. Будто он с ней кувыркался по всему острову, по кустам и в пещерах у моря, с этой puttana!

Пина не влепила ему пощечину.

– Говори тише. Сбавь тон, Флавио!

– Нет! И не подумаю!

– Нет, ты будешь говорить тихо.

– Не буду!

И тут Пина взорвалась:

– Я не позволю вам скандалить на глазах соседей! Я этого не потерплю! В дом, немедленно все в дом! Где Мария-Грация? Пока я тут с вами разбираюсь, у меня risotto[37] пригорел!

– Так это правда – про папу? – пробормотал Туллио.

– Разумеется, нет! Разумеется, ваш отец не делал ничего подобного. Как вы думаете, почему я так рассердилась? Вам троим не хватило ума отличить правду от лжи…

Даже Флавио, все еще сжимавший кулаки, подчинился, когда она протолкнула его в дверь. И на террасе снова воцарились жара и спокойствие.

Мария-Грация, все еще прятавшаяся за завесой из плюща, не сомневалась, что отец невиновен, – хотя сердце ее отчего-то билось чаще обычного.

Вскоре после этого по острову начал гулять другой слух. Болтали, что в день, когда избили Пьерино, Флавио заявился домой очень поздно. Когда профессора Каллейю спросили, во сколько он отпустил Флавио с собрания Balilla, il professore был категоричен: задолго до девяти часов. Но домой Флавио явился после десяти, как раз когда был обнаружен Пьерино.

А наутро в кустах бугенвиллей рядом с террасой «Дома на краю ночи» нашли ужасную вещь. Отец попытался тут же спрятать находку, но Мария-Грация разглядела ее совершенно отчетливо. То был большой кнут, весь в запекшейся крови.

Четвертым событием, свидетелем которого стала Мария-Грация, было шельмование ее брата. За последующие годы жители острова много чего наговорят о том, что произошло в ночь, когда избили Пьерино, но первая версия была связана с Флавио, и Мария-Грация услышала ее прежде остальных членов семьи. На школьном дворе об этом шептались у нее за спиной – с очевидным намерением, чтобы она все услышала.

По слухам, Флавио Эспозито отпустили с собрания Balilla пораньше, через заросли опунций он пробрался к дороге не позже половины десятого. Как раз в это время Пьерино возвращался с моря, один, в легком подпитии после удачного улова. Он поднимался вверх по холму от tonnara, не подозревая, что молодой Эспозито следует за ним.

На темном углу недалеко от дома Пьерино, там, где обычно развешано на веревках белье, Флавио напал на него. Все знали, что сын доктора – убежденный фашист, любимчик профессора Каллейи. Но все же на этот раз парень зашел слишком далеко. Напоить касторкой – этого было бы вполне достаточно. В конце концов, разве Пьерино не приходился ему родственником по линии матери? Словом, постыдный поступок. Хорошо рассчитанным ударом по голове он лишил Пьерино сознания, а когда тот упал, отхлестал его кнутом по груди. Затем прокрался домой задними проулками и, спрятав кнут в кустах, поднялся с трубой в руке по ступенькам на террасу «Дома на краю ночи», где его встретили родители.

– Я этого не делал! – кричал Флавио, когда отец предъявил ему кнут. – Кто-то подложил его сюда, чтобы опозорить меня – всех нас опозорить, чтобы все подумали, что это я виноват! Я в жизни не видел этого кнута! Зачем мне избивать Пьерино? Он же наша родня. А профессор Каллейя отпустил меня домой в полдесятого.

Но когда отец схватил его за плечи и затряс, вопрошая, кто же тогда распускает столь мерзкие слухи, Флавио не смог ответить.

Стало известно, что конюх il conte заметил, что с конюшни пропал один старый кнут. Он не мог точно сказать, когда его украли, так как кнут висел среди целой связки других много лет и конюх особо не следил за ним. Но теперь он неожиданно понял, что кнут исчез, – возможно, уже как с полгода. Мог ли молодой Эспозито прокрасться и похитить его, после того как его отпустили с собрания Balilla в тот вечер?