Коварный Морфей продолжал свою разрушительную деятельность. Глаза слипались, и разлепить их становилось все труднее. В округе стояла подозрительная тишина. На улице стемнело. Было непонятно, отступил ли туман, но мерзкий запах, становящийся сущностью этого «райского» местечка, насыщал дом. Из болота подсознания выбирались видения, бороться с ними было бесполезно. Какой-то частью сознания Ульяна бодрствовала, какой-то – крепко спала. Ей снился младший брат Алешка – давно, когда расстались родители, детей разделили поровну, отец увез Алешку в Иркутск, мама с Ульяной остались в областном центре. Случай нетипичный, возможно, отец заплатил судье, возможно, убедил, что он прекрасный родитель и с ним Алешке будет лучше. Уже в сознательном возрасте Ульяна стала переписываться с братом, несколько раз встречались, отношения были самые теплые и добрые. С отцом почти не общались, а вот брата Ульяна любила. Алешка был младше сестры на семь лет, отслужил в армейке, на следующий год собирался приехать в Н-ск – поступать на заочное в технический вуз… Она его явственно видела в своем сне – Алешка подкрадывался на цыпочках, усердно строя загадочную физиономию. «Ульяна, просыпайся, хватит спать, проспишь все на свете», – тряс он ее легонько и едва не касался ее носа своим – природа и мама наградили Алешку смазливой внешностью и характерной отметиной – родинкой на носу, похожей на каплю. Девчонки в окружении Алешки визжали от этой родинки, таскались за парнем табунами… «Эй, сестрица Ульянушка… – прокрадывался в голову вкрадчивый шепот. – Вставай, милая, нужно ехать…»

Это был уже не брат. Любимый и такой далекий родственник стремительно превращался в Олежку Брянцева. Удлинилось и посерело лицо, масляный блеск в глазах сменился голубоватым свечением. Огрубели руки, они впивались в кожу, делали больно. И дыхание, которое впитывала в себя Ульяна, было Олежкино – тяжеловатое, с кофейной горчинкой, с гнильцой от кариесного зуба, который он так и не удосужился вылечить.

«Просыпайся, Ульяна, просыпайся, моя хорошая… – утробно бубнил Олежка. – Все умрут, а ты останешься. Я тоже умер, мы все… умерли. Сделай то, что должна, – ты сильная, и не вздумай больше спать, это опасно, черт возьми…»

И все бы ничего, но за спиной Олежки таился кто-то еще. Олежка его не видел (спиной обычно люди не видят), но там определенно пряталась тень, испускающая пугающие флюиды. Ульяна не могла рассмотреть лицо, особенности фигуры, но это определенно был человек. От него исходило разрушительное зло. Он был источником проклятья – неподвижный, надежно укрытый в тени. Ульяна готова была поклясться – она знает этого человека!

Она открыла глаза. Мурашки ползли по лбу и по плечам. Она могла не открывать глаза – от этого ничего не изменилось. Вонь и тьма царили беспощадные. Рядом посапывали товарищи по несчастью. Генка испускал булькающие звуки, жалобно стонала Рогачева. Алла вздрагивала, что-то бормотала, но ни одного слова понять было невозможно. Жар ударил в голову, дышать стало трудно – Ульяна услышала, как по первому этажу кто-то ходит! Она застыла, попыталась сладить с собой, прижалась к Генке, плечо которого мерно вздымалось. Ей не послышалось – на первом этаже действительно кто-то был! Приглушенно поскрипывали половицы. Потом наступала тишина – видимо, субъект, проникший в дом, делал остановки, потом опять начинало скрипеть. Скрипы делались глуше – возможно, он заходил в помещения, осматривался, потом возвращался в прихожую, продолжал блуждать. Ульяна задыхалась, озноб расползался по коже.

«Они ведь знают, что мы здесь! – колотилась в голове ужасная мысль. – Они не могут этого не знать! Не совсем же они тупые? Могут пробиться через люк, могут выбить к чертовой матери доски, прибитые к окнам, – все ведь держится на соплях!» Паника билась в голове, пот стекал по спине. Товарищи продолжали спать, никто не проснулся. Будить? Она едва не сделала это, но опомнилась. Пробуждение повлечет возню, ругань, стоны – и это спровоцирует досрочное вторжение.

«Не нужно никого будить, ты одна во всем этом, пусть тебе и достанется…» – она взяла себя в руки неимоверным усилием воли, стала совершать мягким местом виляющие движения – спина сползала со стены, потрескивала задубевшая от грязи ткань. Вскоре она уже лежала на полу, без шума повернулась, прижала ухо к пыльной половице. И отшатнулась, чуть не закричав – такое ощущение, что этот упырь разгуливал в метре от нее! Различалось сиплое дыхание, из горла существа вырывались невнятные клокочущие звуки. Протяжно заскрипела половица – вурдалак остановился под люком и, судя по хрусту, решил забраться на гору строительного неликвида. Сердце колотилось в бешеном темпе – неужели полезет? Но как он полезет? Нужно хорошо подпрыгнуть, а потом башкой продавить кровать и старый «славянский шкаф», перекрывшие люк…

Она не понимала – неужели эти твари видят в темноте? Свет сквозь узкие щели в полу она бы различила. Или им не нужно… видеть? Она изнемогала от страха, заговаривала его, глушила как могла. Кто они такие, что им нужно? Она уже решилась – будить товарищей, занимать оборону… как вдруг шум оборвался. Пара мгновений – резкий стук, от которого она чуть не подлетела, – незнакомец спрыгнул с горы неликвидов. Размеренно заскрипели половицы – он вразвалку направился к выходу. Ульяне казалось, что сейчас она утонет в своем поту. Снова заскрипело – на этот раз входная дверь, затихли шаркающие звуки…

Несколько минут она сидела напряженная, боясь пошевелиться. А потом волна накрыла с головой – горячая, обжигающая. Лютый страх, выворачивающий наизнанку, становился второй натурой. Она вернулась на прежнее место, прислонилась затылком к стене. Зубы выбивали чечетку. Все было тихо, упырь не возвращался, дружков не приводил. Несколько минут она напряженно вслушивалась – не шумят ли под окном. Разве только нормальные герои всегда идут в обход? Но посягательств не было. Возможно, знали обитатели деревни, что людям из ловушки уже не вырваться, а значит, некуда спешить…

И вновь Ульяна плавала в прострации, отдаленно похожей на сон. Из небытия вырастали фигуры ее одноклассников. Они выбирались из какой-то канавы, наполненной нечистотами, брели, пошатываясь, вылитые зомби – простирали к ней искалеченные руки. Их лица были в язвах, коростах, искажены до неузнаваемости, с них капала кровь, стекала грязь – эти лица совершенно не читались. Но что-то настаивало, буквально вопило, что это ее пропавшие одноклассники! Ульяну сковало страхом, она пятилась, но не могла бежать, бормотала молитвы, а те подходили все ближе. Она пыталась их пересчитать, но не могла сосредоточиться – выходило то ли шесть, то ли семь… И снова во мгле за спинами покачивался таинственный силуэт, его очертания расплывались, он просто присутствовал, наблюдал. Она не видела его, лишь чувствовала, что за спинами мертвецов кто-то есть – весьма и весьма знакомый… Она пыталась закричать – к ней простерлась заскорузлая конечность, но даже промычать не смогла. Ноги переплелись, она упала, зажмурилась. А вокруг происходило что-то странное. Вместо того чтобы впиться ей в горло, мертвецы начали возиться над ее телом, издавать горловые звуки – будто у всех были перерезаны глотки. Кто-то рухнул рядом с ней, засучил ногами, начал выгибаться. При этом продолжал мычать – страдальчески так, тоскливо. Его схватили за истлевший воротник, потащили во мглу, он сопротивлялся, а тот, кто волок его в преисподнюю, лишь сипло посмеивался…