радовало предстоящее воссоединение с женой. Он набросился на сестру отчасти от того, что не мог объяснить, почему не хотел видеть Беренгуэлу, почему прошлая жизнь порой казалась ему такой далекой. Даже между ним и Джоанной появилась натянутость, которой не было прежде. Женщинам не понять унижения от полнейшего бессилия, поскольку мало кто из них когда-либо обладал властью. Даже его мать не понимала, почему он так стыдился, покорившись требованиям Генриха, что уж говорить о невинной душе, на которой он женился. Ричард быстро понял, что Беренгуэла видит его в золотом ореоле, не таким, какой он есть на самом деле. Однако ему нравилось ее преклонение, непоколебимая уверенность, что он намного могущественнее других мужчин, что победа всегда будет за ним. И теперь не хотел, чтобы в ее карих глазах отразилось его собственное глубоко укоренившееся разочарование.

Смерть ее отца отбросила новую тень на их брак. Ричард начал чувствовать вину за то, что остался в стороне. Сколько бы ни напоминал он себе, что поступил, как должен, но внутренне сознавал свое отсутствие рядом с женой именно в тот миг, когда она больше всего нуждалась в нем. От этого ему еще меньше хотелось встречаться с Беренгарией, он злился на себя за это и потому, подъезжая к мосту Рошрей, пребывал в дурном расположении духа. Когда ворота распахнулись, перед ним предстала собравшаяся встречать его толпа. Король изобразил улыбку и направил жеребца в Пуатье.

* * *

Женщины ждали его во внутреннем дворе дворца. Его жена была облачена в черные траурные одежды, принятые в Испании и на Сицилии; этот мрачный наряд подчеркивал ее бледность, заставляя казаться еще более хрупкой, маленькой и нежной, чем он помнил. Спешившись, он передал поводья Андре и подошел к Беренгарии. Целуя ее руку, он сказал:

– Меня глубоко опечалило известие о смерти твоего отца. Он был хорошим человеком и хорошим королем.

Беренгария наклонила голову.

– Благодарю, милорд, – тихо сказала она и повернулась, чтобы представить епископа Гийома. Ричард уже встречался с Гийомом, избранным на епископский престол Пуатье десять лет назад. Они обменялись холодно-вежливым приветствием, поскольку ссорились из-за прерогатив церкви в бытность Ричарда графом Пуату. Затем король повернулся к Джоанне и по-родственному поцеловал в щеку. Она улыбнулась ему, надеясь, что благопристойность встречи мужа и жены связана с присутствием епископа и других церковников. Но вглядываясь в лицо брата, Джоанна не понимала, о чем он думает: светская маска держалась крепко.

Получив известие о том, что Ричард прибудет во вторую субботу июля, Беренгария настояла на официальном приеме, пригласив епископа Гийома, аббатису Сен-Круа, аббата Сент-Илер-ле-Гран, большинство городских священников, виконта де Туара и его брата Ги, и даже задиристого соседа Гуго де Лузиньяна. Джоанна уже заметила, что Ричарду больше не в радость эти изысканные светские сборища, и она попыталась убедить Беренгарию, что ее муж предпочел бы тихий семейный ужин. Но та настояла, чтобы Ричарду оказали церемониальный прием, подобающий его рангу, и Джоанна встревожилась, что ее невестка больше нервничает, чем радуется, из-за столь запоздавшего воссоединения с мужем.

В великолепном большом зале Алиеноры расставили столы, покрытые белыми льняными скатертями и уставленные серебряной посудой. Повара приготовили роскошное меню: жареный павлин, из которого извлекли кости, а кожу и перья не тронули, чтобы птица казалась живой; пироги с мозгами; жаркое из оленины; форель, сваренная в вине; щавелевый суп; рис в миндальном молоке, бланманже; ломбардский крем; лосось в желе; красное вино из Кагора и Бордо и даже очень дорогое вино из местечка Сен-Пурсен в Оверни, а затем сахарные миниатюры в форме драконов, военных галер и нового герба Ричарда – после возвращения он добавил к нему еще двух королевских львов.

Епископ Гийом не одобрял подобных излишеств, но вежливо промолчал, напомнив себе: английская королева проследит, чтобы ее милостник раздал все остатки еды бедным. Однако он не смог устоять перед искушением попенять королю за изгнание монахов из аббатства Святого Мартина в Туре, поскольку считал это типичной анжуйской выходкой. Генрих, обагривший руки кровью мученика Томаса Кентерберийского, по мнению Гийома, был куда хуже, но и Ричард не всегда выказывал должное уважение святой церкви, и его акт притеснения турских монахов епископ считал постыдным – так же, как и присутствие среди добрых христиан капитана-головореза Меркадье, спокойно наслаждавшегося трапезой за одним из боковых столов.

Ричард чувствовал себя вправе карать монахов за поддержку, оказанную ими французскому королю. Он собирался вернуть им собственность, когда они научатся быть преданными, но не хотел посвящать в свои намерения епископа Гийома. Однако король с холодной вежливостью выслушал его, поскольку Беренгария умоляюще смотрела на него своими полными тревоги темными глазами. Следовало ожидать, что она станет преданной последовательницей Гийома – набожность заставляла испанку толковать любые сомнения в пользу церкви. Вполне вероятно, что она даже оправдывала этого беспомощного дурака на папском престоле.

Ричард был настроен показать себя с наилучшей стороны и изо всех сил старался поддерживать разговор. Он рассказал, что архиепископ Руанский вернулся, отбыв свой срок в качестве заложника в Германии. Новость обрадовала всех, в особенности клириков. Далее король поведал, что его канцлер Лоншан встречался с французскими послами, чтобы обсудить перемирие – неохотное, но реалистичное признание того факта, что Нормандии нужно время оправиться от терзавшей ее больше года войны, и это тоже понравилось собравшимся. Он развлек их историей о «толстой рыбе», выброшенной на берег во владениях каноников Святого Павла. Киты считались собственностью короны, но Губерт Вальтер распорядился отдать этого настоятелю и капитулу Святого Павла, и Ричард позабавил всех добродушным ворчанием, что теперь юстициар задолжал ему кита, а это долг не из тех, которые легко уплатить. Китов видел только он сам, Андре и его рыцари, и после того, как они описали того, с каким столкнулись по пути на Сицилию, разгорелась живая дискуссия о том, была ли «большая рыба» из Священного Писания, проглотившая Иону, китом.

Уверившись, что Ричард не намерен ссориться с епископом Гийомом, Беренгария начала успокаиваться. Она была благодарна мужу за то, что он предложил тему, столь интересную их церковным гостям. Молодая королева боялась, что после двадцати одного месяца разлуки Ричард покажется ей чужим, но все в нем было успокаивающе знакомым: то, как он вздергивал бровь или наклонял голову, когда обдумывал вопрос, изгиб рта, когда он сдерживал улыбку, его смех, его манера жестикулировать во время разговора. Это был